Неистощимая - Игорь Тарасевич (2017)

– А может, и не выпрет, Павел Ильич, – вдруг помимо себя непоследовательно и – признаемся вам, – непрофессионально сказал Красин и даже сочувствующую руку положил на форменный рукав. – Давление, кажется, небольшое… Потечет себе дальше… Или отвести прямо в Нянгу… В заглубленной трубе, разумеется… Регулярно очищать от ила… А здесь порядком заглушить… Место намоленное… Бог поможет…

Лисицын, насколько нам, дорогие мои, можно видеть в полутьме, просиял, глаза его сверкнули, как сверкнули они, когда несколько дней назад он возле вокзала увидел живую Катю. Красину даже показалось, будто в водочном погребе стало светло. И точно так же, как там, возле вокзала, жандармские глаза немедля же погасли. Вновь сгустилась рассееваемая несколькими свечами тьма.

– Настоятельнейше прошу, господин инженер, представить мне до вечера описание производства необходимых работ, – сухо произнес Лисицын, вновь становясь механизмом. Он вытащил серебряный свой «брегет», выщелкнул крышку, повернул циферблат к свече. – До двадцати часов. И немедля после того прошу нас покинуть. – Ротмистр вдруг усмехнулся, светлый его ус на одной стороне лица пополз вверх. – В двадцать пятнадцать. Лучше верхом через Финляндию. Возьмёте эту лошадь, на которой сюда приехали. – Жандарм протянул руку в водочный воздух, и немедленно в перчатке его из воздуха соткался пакет. – Ваши паспорта. Подписаны прошлым месяцем, действительны еще два дня.

– Нарушаю данное слово, – грустно улыбнулся Красин. – Слово, данное умирающему князю Глебу. Поистине, Бог накажет. – Красин перекрестился на икону Вонифатия.

На Лисицына красинское признание ровно никакого впечатления не произвело.

– И еще одно, – сухо произнес он. – Катерина Борисовна накануне гибели своей… накануне гибели составила духовное завещание. – Вновь странный жандарм вытащил из темноты еще один пакет.

– Катерина Борисовна отказывает вам дом свой в Швейцарии в городе Цюрихе, доставшийся ей от отца. Вот, возьмите. Все документы заверены в установленном порядке. Насколько мне известно, господин Красин, княжна желала просить вас… настоятельно просила вас жить в ее доме в Цюрихе… Насколько мне известно, – повторил формулу жандарм, – это очень небольшой дом, всего четыре комнаты…

Потрясенный Красин принял пакет.

– И еще… Вот… – Лисицын протянул Красину черный мешочек, затянутый тесьмою, на ощупь ежели взять – полный орехов различной величины. – Pierres précieuses… Perles…[240] Тоже ваше по духовной Катерины Борисовны… И деньги ассигнациями, – тут Красин осознал, что Лисицын сует ему еще и какую-то завернутую в вощеную бумагу толстенную пачку, решительно отвел лисицинскую руку.

– Не возьму.

– Возьмете, – Лисицын оставался совершенно серьезным. – У вас же ни копейки нет. На квартиру к себе решительно не советую вам возвращаться. Повторяю: сегодня же ввечеру верхом на север через Гельсингфорс.[241] – Вот еще вам… – из воздуха явился новый, тоже толстый пакет, – сейф у вас на квартире вскрывать… не имелось к тому возможности, а диплом ваш, свидетельство о крещении, исполненные договора – словом, все существенными признанные документы из бюро, – пожалуйте принять.

Красин стоял молча, как соляной столб. Уж не раз изменял он за последние дни сам себе, что ж теперь? Будем ли мы с вами изображать из нашего Ивана Сергеевича невесть кого? Терял и вновь обретал себя Красин Иван Сергеевич, не мог же он раздвоиться, в самом-то деле!

– Хорошо, – наконец хрипло произнес Красин. – Дом и деньги возьму, коли Катя… княжна так решила… Я буду счастлив жить… в ее доме… А фамильные камни прошу передать Матери настоятельнице на нужды монастыря… Я до них не могу иметь касательства… И памятник необходим на могиле Катерины Борисовны. Я пришлю вам проект.

Черный мешочек немедля исчез. Так камни вновь оказались у Кати – Лисицын их, разумеется, тут же Кате и вернул, через пять минут. Катя надеялась, что камешками Красин расплатится с Визе, но не вышло у нее, что поделать.