Мой папа самый лучший - Саша Ройс (2021)

В конце концов, не так уж я на него и сильно обижалась по прошествии нескольких дней. И рано или поздно я бы к нему пришла, окончательно осознав, что Потемкин не виноват. И что в ловушку саму себя загнала я. Я же ведь его люблю. И как бы странно это не звучало, но мы признались в этом друг другу, шутя. Разыгрывая спектакль перед Дарьей Филипповной и Авророй.

Ладно, съезжу на охоту и капитулирую. А пока будем держаться выбранных ролей.

Вчера с Мироном мы ездили на встречу с психологом.

С ней мы отбросили маски и серьезно обсудили вопрос, касающийся Авроры. Был выбран курс на десять сеансов-лайт. Первая встречу мы солидарно с Мироном решили назначить через пару дней после возвращения из Карелии. Возить малышку к психологу мы решили оба. Так ей будет легче справиться.

Все налаживалось и становилось стабильным. Все как я хотела.

Взгляд медленно смещается на огромный походный рюкзак.

Кроме этого!

Так и хотелось в следующий миг громко и, жалея себя, захныкать, заныть, заскулить, но кто-то трижды постучал в дверь, и я встрепенулась.

Не успела я сказать: «Да!», или «Войдите», как он вошел.

— Привет. Чего стучишь? Твой же дом, — подмечаю я, упаковывая последние шмотки.

— Да так, думаю, вдруг не в настроении, — голос у Потемкина с утра немного басит.

Глянула на него — такой хорошенький. И борода его густая, и волосы, небрежно уложенные, и взгляд этот разведкопроверяющий!

Так и хочется его обнять, поцеловать и сказать: «Можно я не поеду?»

— Мирон.

О! Эта интонация меня сдает с головой.

Мы встречаемся глазами, и, кажется, он все понимает.

Бросаю вещи и встаю, прильнув поясницей о высокую спинку кровати.

И заново…

— Мирон, — томно вздыхаю, — я тебя прощаю.

Глаза у Потемкина так и округлились.

— Что все? Театр закончился? Сил больше не хватает недотрогу из себя изображать?

— Закончился, — улыбаюсь я, попутно соображая, как подать следующую порцию информации, — я люблю тебя, Мирон! А остальное все неважно!

Подхожу к нему и тереблю расстегнутые полы его клетчатой рубашки. Затем опускаю ладонь на светлую однотонную футболку, надетую им под рубашку, и оглаживаю.

Почуяв неладное, он не стремиться меня обнять, а всего лишь с любопытством наблюдает. Прижимаюсь к нему, словно хочу согреться.

— Мирон, пожалуйста, можно я не поеду? — начинаю упрашивать я.

Послышался тихий и добрый смех.

— Поедешь. Сама же сказала, что все остальное неважно!

Скорчив недовольную гримасу, отскакиваю от него и, выказывая свое нескрываемое ничем недовольство, делаю по комнате круг.

По дороге в аэропорт, обижено уткнувшись в карту Карелии, читаю:

— Медвежьегорск, — перевожу взгляд с экрана на Мирона, — ты меня, что на Родину везешь? — подшучиваю я. — К диким бурым сородичам?

Приподняв бровь, мой личный водитель косится на меня с секунду.

— Смирись. Тебе надо развеется.

— Ну не в тайге же! — всплеснув руками, ною я.

Гашу экран и убираю телефон к чертовой матери! То есть в сумку.

— Лиз, ты, что совсем не рада, что мы едем на охоту? — с заднего сиденья показалась милая мордашка Авроры, а ее тонкая рука накрыла мое плечо.

Только ради этой малышки я сижу в машине и еду в аэропорт.

Нахожу слова, чтобы успокоить дочку Мирона и заодно успокаиваюсь сама.

Перелет «Москва — Петрозаводск» проходит удачно.

Остановиться бы в гостинице, и перевести дух, но Мирона к себе пригласил его друг. Собственно он и со своими старшими детьми встречает нас в аэропорту.

Мы знакомимся. Аврора быстро находит общий язык с подростками, которые чуть старше ее. И всей веселой гурьбой мы усаживаемся в минивэн. Я с детьми в салоне, мужчины впереди.

Дорога не близкая. Больше часа мы добирались до загородного дома товарища Мирона.

В целом для меня уже приключений было достаточно, но на самом-то деле, это только начало!