Убежать от себя - Оливия Бини (2022)

— Так получилось, — пожала я плечами, отрезая вилкой уголок равиоли.

— Наверное, грустно остаться одной на праздники… — сделала она новую попытку.

— Я видела вчера, как Карло ужинал один в сочельник, — перевела я разговор со своей персоны на другой объект, и это сработало.

— Он всегда так делает, говорит, что не согласен посвящать семейным сборищам два дня подряд. Лично я этого не понимаю…

Карло, наблюдавший до этого момента за происходящим с невозмутимым спокойствием, видимо, почувствовал, что сестра начинает говорить лишнее, поэтому поспешил вмешаться:

— Речь шла вообще-то не обо мне.

Его губы изогнулись в усмешке, которая сообщала мне, что меня разоблачили.

— Лично я уважаю любые странности, — сказала я, — хочешь быть один — пожалуйста, не хочешь быть в Рождество с семьей — ради Бога, твое право!

— Верно, — отозвалась Сильвия. — Мои дети, например, а у меня их двое, в этом году решили все по-своему. Младшая дочь решила остаться в Женеве с семьей своего жениха. А старший оболтус сказал, что придет не раньше пяти. И я к этому нормально отношусь. В конечном счете сегодня Рождество, но мы можем увидеться в любой день.

Какая прогрессивная и понимающая мать! Если бы у меня были иные отношения с отцом, он бы мне все высказал по поводу моего побега. И главными аргументами были бы Рождество и семья. А эта женщина рассуждала спокойно и с пониманием.

— Сколько лет вашим детям?

Сильвия метнула на меня недоумевающий взгляд:

— «Ты», дорогая, говори мне «ты».

— Меня воспитывали по-другому, — попыталась возразить я.

— О, представляю! Эта итальянская привычка «тыкать» всем и каждому вне зависимости от возраста и ситуации. Но я настаиваю. Хочу чувствовать себя вашей ровесницей, — она задорно захохотала. — Моему сыну двадцать пять, а дочери двадцать три. Я поздно начала плодиться. Мне было уже тридцать лет.

— Поздно, рано… никогда не угадаешь… — задумчиво добавила я и поймала на себе изучающий взгляд Карло.

— Я говорю своей дочери не торопиться, — заметила Сильвия. — Успеет еще поиграть в семью. Вы, наверное, ровесницы. Сколько тебе лет, Звева?

— Двадцать семь, — не задумываясь ответила я.

— Лазанья! — спохватилась она и, резво вскочив, побежала на кухню, а мы с Карло остались сидеть за столом.

— Ты не против, что я снова присоединилась к твоей трапезе? — спросила я скорее для того, чтобы не молчать.

— Это была идея сестры. У нее ярко выраженный синдром матери Терезы.

— Хотя бы сегодня мог соврать, что тебе приятно, — улыбнулась я.

— Зачем? Тебе ведь все равно!

— Мне достаточно, что приятно одному из вас!

Когда на тарелках нарисовалась лазанья с рагу, с которой лениво по краям стекала моцарелла и соус, разговор зашел о моем отце. Конечно, в таком доме, как этот, где на каждом этаже расположены всего по две квартиры, а на самом верхнем только одна, все друг друга знали не просто в лицо, а по фамилии и даже с подробностями. Отец купил здесь недвижимость около пяти лет назад, когда налаживал бизнес со Швейцарией. Я ни разу здесь прежде не была, поэтому обо мне вряд ли кто-то мог знать.

— Не знал, что синьор Пеллегрини продал или сдал свою квартиру.

Карло начал этот разговор. Интересно, что он думает о том, кто я для моего отца?

— Сеньор Пеллегрини все еще является владельцем этой недвижимости, — ответила я довольно равнодушно, а Карло прищурился. Он медлил, а я про себя посылала ему команду: «Ну, давай же, спроси, кем я ему являюсь. Спроси же, тебе же интересно!» Но он молчал, а, может быть обдумывал или взвешивал слова. Я смотрела на него, а он на меня. И взгляд его давал мне понять, что думали обо мне не иначе, как о молодой любовнице стареющего бизнесмена. Должно бы мне быть наплевать на чужое мнение, но это не так. Не хочу, чтобы обо мне судили предвзято. Я все-таки собираюсь тут жить некоторое время.