– Я верю вам! Все ваша харизма… – Маркус обернулся, потому что отец не удержался и всхлипнул. – Простите, но нам по-прежнему тяжело говорить об этом. Боль до сих пор свежа.

– Да-да, – Эрик так и не заподозрил, что над ним издеваются. – Простите, я не подумал.

И Маркус, который был скрытый садист, как и все художники, внезапно распахнул дверь пошире.

– Зато я думаю! Каждый день. Взгляните, что вы наделали. Бедная девочка ходит в этом две недели подряд и плачет, не понимая, почему папочка не может купить ей мужа!

Застигнутая врасплох в сорочке для брачной ночи, я ничего не сказала. Лишь отвернула голову.

– Прошу вас, идите, – закончил Маркус. – Вы причинили нам достаточно боли.

Эрик мелькнул на миг; с вытянутым от удивления лицом и Маркус почти что захлопнул дверь… Но тут произошло непредвиденное.

Маленькие графчики, которые по части женщин стояли на той же ступени развития, что и Герцог, вдруг горячо обиделись за семью.

– Что?! – вскричал Фрэнк, подскакивая. – Значит, это правда? Ты изменяла Филу?! С этим чмом?

От возмущения, у него встал дыбом светлый чубчик, и братья разом бросились на обидчика.

Никто и слова не успел вставить.

Эрик, такой весь сдержанный, когда перед ним стояли двое взрослых парней, внезапно взвился, когда на него обрушился словесный нетерпеж близнецов.

– Кто – чмо?!

– Ты! – Френк очень грубо упомянул родню оппонента по женской линии. – Нувориш сраный. Ты дуришь девчонке голову, чтобы пробраться в нашу семью.

Небрежно, словно красуясь, Эрик вскинул кулак и врезал мальчику в челюсть. Фрэнк рухнул мне в ноги, как подкошенное дерево. Я громко ахнула, отступив. И еще громче, когда Фрэнк встал и сплюнул на мое платье.

Не нарочно, не глядя, но очень метко. Красное пятно мгновенно пропитало подол.

– Девственная кровь, – сказала Элизабет, спокойно скрещивая на груди руки.

Фрэнк завопил, бросаясь в атаку. Герцог яростно залаял, таща за собой епископа. Маркус бросился к брату, пытаясь помочь ему удержать пса. Лишь Лизель с удовольствием наблюдала.

– Извинись немедленно! – потребовал Эрик, хватая подростка за воротник.

– Штрассенберги не извиняются перед чернью! – изрек он так, словно стоял в этом холе пару веков назад, когда слово «чернь» еще имела значение.

– Чернью?! – завопил Эрик.

Слюна вскипела у него на губах, он размахнулся снова, но Фрэнк успел вывернуться. Бросился, но Эрик сам отскочил и Фредерик-младший подхватил брата в паре сантиметров от пола.

– Оставь его! – завопила я, загородив этих дураков собой.

– Отойди! – рявкнул Эрик и тут… в гостиной появился незаявленный ранее боец.

Не разбираясь, ни у кого ничего не спрашивая, Ральф молча пересек холл, отшвырнул меня на диван и, широко расставив большой и указательный пальцы, врезал этой «рогаткой» Эрику в адамово яблоко.

Тот задохнулся. Не говоря ни слова, даже не меняясь в лице, Ральф тут же перехватил его за нос, выкрутил, дважды, коленом, сильно ударил под ребра.

Это было красиво, должна признать. Маленькая Виви на миг ожила во мне, чтоб похлопать в ладошки, но я мгновенно скрутила ее и заперла вновь. Эта маленькая восторженная дурочка никак не могла принять, что ее не любят и осложняла восприятие мира.

Эрик загнулся от неожиданности, и Ральф перехватил его голову, прижал к себе левой рукой, а правой принялся быстро и сильно бить в бок. Мы молча слушали глухие удары. Три, четыре, еще один.

В гневе, или не в гневе, а подставляться он явно не собирался и бил по почкам.

– Ральф, хватит! – тихо сказал Фредерик-отец. – Ральф!!!

Ральф с явным неудовольствием прекратил.

– Я провожу его?

– Хватит! – одернул епископ с нажимом. – Маркус, пожалуйста, позови охрану. Пусть вызовут полицию.

И пока все молча приходили в себя, я вдруг расхохоталась.