— Рассказывай, Ксюша, что происходит? — присел на соседний стул Алексей — чистый, влажный и в одних трусах. Я отвернулась, поднялась.

— Покормлю…

— Нет. Я не голоден.

— Я знаю… что ты не голоден, — дернуло вдруг меня, будто током. Этот душный ком в груди… он неожиданно стал нестерпимо большим, не поместился и рванул наружу, раскрываясь надо мной парашютом, сотканным из возмущения и ярости, взрываясь миллионом эмоций. Поднял над моими страхами:

— Еще бы ты был голодный — весь в засосах! Если неделями не бываешь дома, если «привет, как вы там» и все! Я не согласна на такое, жить с тобой так не согласна! Не к маме, так на Урал — здесь я не останусь. Мало мне было Демьянцева — нашла такого же Турчака, идиотка! — развернулась я на выход, пробежала прихожую и выскочила на улицу.

Говорить… нужно бы поговорить, выслушать. Но не было сил, не хватало воздуха — я задыхалась от обиды, несправедливости, возмущения! Слез не было — просто трудно дышать, мало…

— Стоять! — рванул он меня за руку к себе, обхватил руками, прижал: — Не отпущу, пока все не выясню. Смирись и не вырывайся. Ксюша… ну какие засосы? Что ты выдумываешь!

Я молчала. Толку говорить? Нет смысла — они никогда не признаются. Это невыгодно, нерационально, потому что на меня у него, определенно, какие-то планы — Левушка, что еще? А так — все одинаковы. И Саня пошел по бабам — все верно говорила Марина, все так! Все одинаковы — абсолютно.

— Не дергайся, — держал он меня, — до утра будем так стоять, пока все не выясним.

— Будем… — безразлично согласилась я, начиная замечать ночь — ее запах, чернильную темноту, густые звезды, тонкий лунный серп над лесом. Запал уже прошел, лишнее выплеснулось… навалилась усталость.

— Я устала — весь день толклась с детьми.

— Я тоже устал — это ничего не меняет, — обнимал он меня уже не сильно, а осторожно, даже, казалось, нежно и бережно. Ну вот как так?!

Дура! Как есть дура — поплыла я слезами и задергалась в его руках, всхлипывая и кусая губы. А он сильно проводил рукой по моей спине, по волосам — гладил, успокаивая, как маленькую. Как легковерную идиотку!

— Зачем ты приехал?! Ты же не собирался! Убирайся снова обратно! Мне вот это все на фиг не нужно, видеть не хочу! Скотина… запер здесь, урод… моральный, — сдавленно выдыхала я между рыданиями. Орать просто не было сил и не хватало времени — вдохнуть бы…

— Говори-говори… дурочка моя, — продолжал он гладить меня.

— Прекрати! Ты дырку уже протер, — вырвалась я, — будем разводиться.

— Вот прямо так — сразу, — улыбался он. Темно, не видно ни черта, но слышно — улыбается. Я плачу, а ему смешно. Ладно… я не дурочка — вполне смогу объяснить. Опустилась там, где стояла, села на теплую до сих пор землю, на отросшую опять мягкую траву. Он сел рядом, уже не касаясь меня, давая место, простор — вдохнуть полной грудью, сосредоточиться мыслями.

— Прошлый раз ты приезжал с засосом на шее… до сих пор остался след. Даже скрыть не пытался — на фига, правда? Я же тут детьми привязана, кем-то там даже присмотрена — не для безопасности выходит, а чтобы не сбежала, крепко здесь посажена — жрать готовить, стирать, убирать… Я не собираюсь терпеть, Лёша!

— Почему сразу не сказала? — растерянно хмыкнул он, — я все думал — чего ты шарахаешься?

— Не знаю, — огрызнулась я, — у меня вообще — позднее зажигание. С Вадимом месяцы терпела. Для меня настоящая мука вот это: скандалы, выяснение отношений. Я считаю — не заслужила, поэтому трудно… А может просто не умею. Проще промолчать…

— А потом выскочить в ночь и попасть под машину.