— Я рассказывала тебе, что у них традиция — один из сыновей живет с престарелыми родителями. Джаухар не собирался больше жениться и, распределив все свои активы и акции между сыновьями, дом подарил младшему — Адилю. А когда мальчик объявил, что женится, стало понятно, что нам там будет тесно, — легко и просто рассказывала мама, — и оказалось, что на мое имя пару лет назад уже куплен дом в Альпах. А я все это время считала, что мы снимаем его, — грустно улыбалась мама, — и что это должно было…? Посмертный подарок? Глупо… нам не дано знать — может он и меня еще переживет.

— Не нужно о плохом…

— Странно все… жизнь, — вздыхала она, подсовывая мне апфельштрудель — местный пирог, одну из визитных карточек Австрии: — Прожить ее почти всю, считая копейки и вдруг — во как! Домик в Альпах, украшения… Я до сих пор еще будто чуточку не в себе. В Аравии во все это верилось как-то легче. Там все само по себе похоже на сказку из «Тысячи и одной ночи» — дичь, экзотика. Здесь — в Европе, уже сложнее.

— Джаухар замечательный… — чуть замялась я, — но здесь и сейчас мне легче понять, почему ты все-таки согласилась быть с ним. Он ошеломил тогда, потряс тебя вот этим всем? — улыбаясь, вбирала я глазами изумительный пейзаж, открывающийся с террасы — поросший травами луг с немногочисленными елками, редкие коттеджи, разбросанные по нему и все с видом на холодное ледниковое озеро внизу. А надо всем этим — белоснежные горные пики.

— Нет, Ксюша… Наверное, хорошенько подумав, я все-таки согласилась бы и на рай в бедуинской палатке, — призналась мама, — он единственный мужчина, к которому я что-то почувствовала после папы. Первый раз за пятнадцать лет я увидела в просто человеке мужчину. Ну и, само собой — такие бонусы, — подмигнула она мне, грустно потом улыбнувшись.

— Не шути так, мам. Зря мы это — если он услышит, может принять за истину, будет неприятно.

— Он хорошо знает русский и чувство юмора у него в порядке. Кроме того, они еще нескоро будут — до Клагенфурта езды минут сорок, обратно… И вообще из «Минимундуса» трудно уйти — я потом отпущу тебя с Алёшей, когда Димка ко мне немножко привыкнет. Я ходила часами — там все шедевры мирового зодчества, уменьшенные в двадцать пять раз. А железная дорога? Детям там сейчас безумно интересно — игрушечная, она постоянно в движении, действующая — паровозы, вагоны, мосты, светофоры, вокзалы, шлагбаумы… И миниатюрный порт с моделями судов — это нужно видеть, сейчас я зря трачу слова. Мне очень понравился Алексей, — вдруг резко сменила она тему, — еще в первый раз, в тот мой приезд. Но сейчас он… трудно объяснить — веселее, увереннее, спокойнее или вот — горделивее! — засмеялась она, — он ужасно гордится всеми вами. Вышагивает, поглядывает так…

— Как петух в курятнике, — довольно хмыкнула я.

— Пускай и так! — махнула она рукой, — он, конечно, не брутальный красавец, как Вадим, но есть в нем что-то большее — эта харизма мужская, необъяснимое притяжение. И голос удивительный — бархатная такая изюминка. Как и папа твой, и Джаухар — к таким мужчинам тянет, они зовут взглядом, в них виден Мужчина.

— Самец, ага, — согласилась я.

— Боже! Ксюша, я тут на восточном замесе вся — персидских поэтах, арабских сказках и музыке, танце живота еще… а ты со своей прозой, — смеялась мама.

— У нас с ним очень хорошая проза, мама, просто замечательная, — прозаично дожевав кусочек штруделя, ответила я: — Хотя я чуть все не испортила, как в свое время Марина.

— Ты про Димку?

— Да. Но вовремя опомнилась — жутко испугалась потерять Лёшку. А потеряла бы обязательно — не сразу может, но это было бы началом конца. Я ему не доверяла тогда полностью, просто не верила в него. Не верилось, что может быть вот так — вдруг и настолько хорошо. Он доказал, что может.