Почувствуй - Алейна Севимли (2022)

Перед кабинетом на своём рабочем посту находилась Гюль, перекладывала какие-то бумаги, другой рукой пыталась что-то напечатать на клавиатуре, и сразу же печатала на принтере. У девушки явно завал на работе, недалеко от нервного срыва.

— Добрый день, — поизношу я, оставаясь незамеченной до этого момента.

Секретарь дёргается, в прямом смысле слова подскакивает на стуле, переводит взгляд на меня, смотрит снизу вверх, обращая внимание на мой чёрный брючный костюм, не задержав внимания на маленьком серебристом кейсе.

— Госпожа Кадер, — девушка удивленно, не веря своим глазам, поднимается на ноги, опираясь руками на заваленный документами стол.

Больше она ничего не говорит, продолжает изумлённо смотреть на меня.

— Я, наверное, сильно отвлекаю тебя?

— Что вы, я не ожидала увидеть вас, но очень рада. Я сообщу, господину Биркану о вашем приходе, — Гюль хватает телефон, собираясь нажать на кнопку, но я вовремя перехватываю её руку.

— Можешь не сообщать, что это я? — Переглядываемся, чисто по-женски понимаем друг друга.

— Господин Биркан, к вам посетитель.

— Пусть заходит, — слышится из динамика и связь прерывается.

— Спасибо, извини, что отвлекла от дел.

Сердце бешено колотится, ни одна из частей тела не хочет заходить в кабинет, но ноги никого не слушают, и идут.

Биркан сидит всё за тем же столом, в том тёмном, неуютном кабинете, с напрочь, закрытыми жалюзи окнами, из прорех которых выбивается тусклый, полосчатый солнечный свет.

Не подхожу слишком близко, жду, пока он сам поднимет голову и заметит мой приход. Так и происходит.

Он медленно, нарочито медленно, пытаясь показать, как сильно он занят делами и гость его совершенно не интересует, поднимает свой взгляд от монитора. Наши глаза встречаются, парень, на мгновение замирает. Я последний человек кого он предполагал увидеть.

Биркан удивлён, скорее даже ошарашен, а вот я чувствую отвращение, такую сильную обиду, кажущуюся отвращением, ненавистью. Чувство любви, которое я прятала в себе больше года, которое избегала, с момента отъезда, и которое лелеяла, как своё личное наказание, проклятие, чёрный заговор. Это искреннее чувство сейчас обратилось в нечто ненавистное, тягостное, тошнотворное.

Не осталось и следа от моей любви, только потухшая боль и скептическое, до конца не осознанное, разочарование.

— Кадер, — он поднимается на ноги, стул едва не падает на пол от такого резкого подъема.

Я не смогла простить, не смогла принять, не смогла забыть.

Он подходит ближе, обойдя свой массивный дубовый стол, тянет ко мне руку, словно желая проверить, реальна я или нет, но я отстраняюсь. Этот человек усмехается, смеясь над таким детским поступком с моей стороны.

— Значит, вернулась.

— Ненадолго, — почти каждый день с момента отъезда, в какой-то отрезок времени, будь я на работе, или в полусонном бреду, после тяжелого дня, раз за разом я готовила речь. От и до, знала, что чувствую, что хочу сказать ему. Иногда я поддавалась эмоциям, будь то радость, гнев, обида, истерика, слёзы, тоска, или же не чувствуя совершенно ничего, но каждый раз, под каждое чувство у меня рождались слова. Некоторые фразы казались настолько важными, что переходили из монолога в монолог, я точно знала, что произнесу их при встрече, глядя в его бесстыжие, медные глаза. А сейчас я не помнила ни единой фразы, слова, звука.

— Я рад, что ты заглянула ко мне, — в уставших глазах, давно не видевших такое восхитительное чувство, как полноценный, здоровый сон, что-то засверкало.

Невозможно сказать, будто на дне прекрасных очей зажегся огонёк, нет, это не было огнём, максимум быстротечной искоркой, вылетающей из зажигалки, в коей заканчивался газ.

Если я живьём сгорела до пепла, то он не смог пережить короткого замыкания, всё, что долгие годы бурлило в нём, не выдержало нагрузки на линию, в лице одной маленькой девушки, названной в честь судьбы.