Любовь и другие слова (ЛП) - Кристина Лорен

Я так давно не чувствовала себя так. Или, может быть, я никогда не испытывала таких эмоций: Я хочу плакать. Я хочу положительно рыдать. Я даю ему полный доступ, позволяя ему прорваться сквозь меня в эти ужасные завывания, которые отражаются от высоких потолков и сотрясают мое туловище, скручивая меня вперед. Сопли, слюна: Я в полном беспорядке. Я чувствую его прямо за собой, но знаю, что его там нет. Я хочу позвать его, спросить, что у него на завтрак. Я хочу услышать ровный ритм его шагов, прерывистый треск газеты, которую он читает. Все эти инстинкты, кажется, живут так близко к поверхности, что они искривляются и пробиваются сквозь ткань возможностей. Может быть, он внизу, читает. Может быть, он только что вышел из душа.

Именно эти крошечные напоминания причиняют боль, эти крошечные моменты, когда вы думаете — дай — ка я просто позову его. Ах, да. Он мертв. И ты задаешься вопросом, как это произошло, было ли это больно, видит ли он меня здесь, в грязной, рыдающей луже на своем полу?

Это единственное, что прерывает поток, вырывая из моего горла густой смех. Если бы папа когда — нибудь застал меня плачущей вот так в своей кладовке, он бы уставился вниз — в недоумении — прежде чем медленно опуститься на корточки и протянуть руку, нежно проведя по моей руке.

— В чем дело, Мейс?

— Я скучаю по тебе, — говорю я ему. — Я не была готова. Ты все еще был мне нужен.

Теперь он это понял. — Я тоже скучаю по тебе. Ты мне тоже нужна.

— Тебе больно? Тебе одиноко? — Я провожу рукой по носу. — Ты с мамой?

— Мейси.

Я закрываю глаза, чувствуя, как еще больше слез скатывается по вискам и в волосы. — Она помнит меня?

— Мейси.

— Кто — нибудь из вас помнит, что у вас была дочь?

Я не в себе, я знаю, что не в себе, но я не смущаюсь, что меня нашли в таком виде, особенно папа. По крайней мере, так он поймет, как его любили.

Сильные руки проникают под мои ноги, обхватывают спину, и меня поднимают из тумана плесени и папы и несут по коридору.

— Мне жаль, — говорю я, снова и снова. — Прости, что не позвонила. Прости, папа. Это моя вина.

Я все еще у него на коленях, когда он садится на мою кровать. Он такой теплый, такой твердый.

Я не была такой маленькой уже много лет.

— Мейс, милая, посмотри на меня.

Мое зрение затуманено, но я легко различаю его черты.

Зеленовато — золотистые глаза, черные волосы.

Не отец, а Эллиот. Все еще в смокинге, глаза налиты кровью за очками.

— Вот ты где, — говорит он. — Вернись ко мне. Куда ты пошла?

Я скольжу руками по его шее, притягивая его ближе, зажмурив глаза. Я чувствую запах травы на нем, коры оливкового дерева. — Это ты.

— Это я.

Ему тоже нужны мои извинения.

— Прости меня, Элл. Я все испортила, потому что забыла позвонить.

— Я видел, что свет горит, — шепчет он. — Я пришел и нашел тебя в таком состоянии… Мейси Леа, скажи мне, что происходит.

— Я была нужна тебе, а меня не было рядом.

Он замолкает, целуя меня в макушку. — Мейс…

— Ты был нужен мне еще больше, — говорю я и снова начинаю всхлипывать. — Но я не могла понять, как простить тебя.

Эллиот откидывает волосы с моего лица. — Дорогая, ты меня пугаешь. Поговори со мной.

— Я знала, что ты не виноват, — задыхаюсь я, — но так долго мне казалось, что это так.

Я вижу, как растерянные слезы наполняют его глаза. — Я не понимаю, что ты… — Он притягивает меня к своей груди, запустив одну руку в мои волосы, когда его голос срывается. — Пожалуйста, скажи мне, что происходит.

И я говорю.

Тогда: Понедельник, 1 января

Одиннадцать лет назад

Я проснулась от резкого хлопка двери, стука шагов по плитке в подъезде.

— Мейси?

Я простонала, поглаживая затекшую шею, и села как раз в тот момент, когда отец, обогнув угол, вошел в гостиную. Первое отцовское предположение пронзило его, и он бросился ко мне, приседая.