Любовь и другие слова (ЛП) - Кристина Лорен

Я знаю, что мое выражение лица выглядит опустошенным, и я не знаю, как вернуть его обратно. Мне нравится быть здесь с ним. Лучшие годы моей жизни прошли здесь, и я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем в комнате.

И в этот момент я понимаю, что Эллиот уже на два шага впереди меня.

— Наверняка, с твоей точки зрения, все развалилось, когда мы попытались жить снаружи, — говорит он и наклоняется, снова целуя меня. — Но это просто дерьмовое везение. В этот раз все будет иначе.

— Нет? — спрашиваю я, сдерживая облегченную улыбку и потягивая его за плечи, так что он нависает надо мной.

— Нет. — Он усмехается, устраиваясь между моих ног, его глаза немного расфокусированы.

— Каким он будет на этот раз? — Я снимаю его очки и кладу их на одну из пустых полок.

Эллиот целует медленную дорожку по моей шее. — Это будет то, что мы хотели раньше.

— День благодарения на полу в нижнем белье?

Он рычит от смеха, подаваясь бедрами вперед, когда я тянусь вниз, расстегивая его молнию. — И ты в моей постели, каждую ночь.

— Может быть, ты будешь в моей постели.

Когда он отстраняется, его глаза сужаются. — Тогда тебе придется действительно пойти в свой чертов дом, женщина.

Я смеюсь, и он тоже смеется, но правда этого стоит между нами, заставляя его затихнуть. Он наблюдает за мной, и я могу сказать, что за время нашего молчания это превратилось в вопрос; он не отпускает меня с крючка.

— Ты пойдешь со мной? Чтобы очистить его? — Я вздрогнула, признаваясь: — Я не была там уже очень давно.

Эллиот целует меня один раз, а затем пригибается, целуя мою грудь над сердцем. — Я ждал твоего возвращения домой одиннадцать лет. Я пойду куда угодно, куда бы ты ни пошла.

Сейчас: Среда, 10 января

Как только мы открываем дверь, меня охватывает мощный прилив ностальгии. Внутри дом Беркли пахнет так же, как и всегда — домом, но я не думаю, что осознавала раньше, что дом пахнет маминым кедровым сундуком, который мы использовали в качестве журнального столика, и папиными датскими сигаретами — очевидно, он проносил их чаще, чем я знала. Солнечный луч, ворвавшийся через окно гостиной, поймал несколько крошечных звездочек пыли, которые кружатся. Раз в месяц ко мне приходит женщина и убирает дом, но даже если все выглядит опрятно, место все равно кажется заброшенным.

Это вызывает у меня чувство вины, пронизывающее до глубины души.

Эллиот подходит ко мне сзади, заглядывает через мое плечо в гостиную. — Как ты думаешь, нам удастся сегодня попасть внутрь?

Он смягчает свою шутку поцелуем в мое плечо, и я не могу винить его за этот легкий укол: мы проезжали мимо дома уже дважды, поздно вечером после моих смен в больнице. Я была слишком истощена душевно, чтобы снова вернуться в дом моего детства. Но я не работаю до вечера, и сегодня я проснулась с чувством… готовности.

Наш план на сегодня — продать дом в Халдсбурге и навести порядок в Беркли, чтобы подготовить его для приезжих преподавателей Калифорнийского университета, которые хотят снять жилье с мебелью. Но убирать его для этого означает взять с собой все важные воспоминания — фотоальбомы, произведения искусства, письма, крошечные сувениры, разбросанные повсюду.

Я делаю шаг внутрь, потом еще один. Деревянный пол скрипит там, где он всегда скрипел. Эллиот следует за мной, оглядываясь по сторонам. — В этом доме пахнет Дунканом.

— Правда?

Он хмыкает, пропуская меня к камину, где висят фотографии нас троих, Кеннета и Бритт, маминых родителей, которые умерли, когда она была маленькой.

— Знаешь, я видела только одну ее фотографию. Ту, что была у Дункана рядом с его кроватью.

Ее. Моя мама. Laís, для всех остальных. Mãe, для меня.

Эллиот проводит пальцами по нескольким кадрам, затем берет один, изучает его, а затем смотрит на меня.