Любовь и другие слова (ЛП) - Кристина Лорен

Дес, кажется, находит причину, по которой ему нужно бежать в туалет именно в этот момент, и я тут же завидую, что он может просто уйти, а я должна стоять здесь, пока на нас сыпется шрапнель неловкости.

Но в то же время я хочу знать, что, по ее мнению, мне нужно услышать.

— Есть идеи насчет чего? — спрашиваю я его.

Эллиот качает головой. — Мы не будем делать этого сейчас.

Она отвечает, прислонившись к дверному проему на кухню: — Как сильно ты его поимела. Как никто…

— Рейчел. — Голос Эллиота, как лезвие, рассекает комнату. Я никогда, никогда раньше не слышала от него такого тона, и от этого по моим рукам бегут мурашки.

Я продолжаю смотреть на него, и мне требуются огромные усилия, чтобы не развалиться на части при мысли о том, что я здесь теряю. Я знаю, как выглядела моя жизнь после нашего расставания, но мне невыносимо думать о его жизни.

— Я почти уверена, что мы испортили друг друга, — говорю я. — Думаю, это то, что мы пытаемся исправить, не так ли? — Я снова смотрю на Рейчел. — Но все это не твое дело.

— Это было моим делом в течение пяти лет, — говорит она. Пять лет. Именно столько времени было и у меня. — И это действительно было моим делом, по крайней мере, в течение одного.

Что, блядь, это значит?

Эллиот поднимается, вытирая лицо. — Нам обязательно это делать?

— Нет. — Рейчел смотрит на него, потом на меня, потом идет через комнату, берет свою сумочку и выходит за дверь.

Тогда: Пятница, 25 августа

Одиннадцать лет назад

Летние каникулы закончились в палящий августовский день. Папа, Эллиот и я собирали вещи в машину, а потом Эллиот незаметно отошел в сторону, ожидая нашего обычного прощания.

Мы делали это уже в четвертый раз — прощание после лета, проведенного вместе, — но оно было самым тяжелым. Все изменилось.

Как это всегда было с нами — два шага вперед, два назад, — мы больше не целовались, и уж точно больше не проводили время, скрежеща по полу. Но в этом была новая нежность. Его рука находила мою, когда мы читали. Я дремала на его плече и просыпалась от того, что его пальцы запутались в моих волосах, а его тело, ослабленное сном, лежало рядом со мной, моя нога была перекинута через его бедро. Наконец — то появилось ощущение, что мы вместе.

Папа, казалось, тоже почувствовал это, и, закрыв люк своего нового универсала Audi с решительным щелчком, он натянуто улыбнулся нам и вернулся в дом.

— Нам нужно поговорить об этом, — тихо сказал Эллиот. Ему не нужно было объяснять, что он имел в виду.

— Хорошо.

Он взял меня за руку и повел в тень между нашими домами. Мы сидели, прижавшись спиной к стене дома и сцепив руки, на траве под окнами моей столовой, вне поля зрения жильцов обоих домов.

— Мы дурачились, — прошептал он. — И… мы прикасаемся так, как будто… мы больше, чем друзья.

— Я знаю.

— Мы говорим друг с другом и смотрим друг на друга, как будто мы больше, чем друзья… — Он запнулся, и я подняла глаза, уловив нежность в его выражении. — Я не хочу, чтобы ты шла домой и думала, что я делаю такие вещи с кем — то еще.

Мой рот искривился, и я вырвала длинную травинку. — Я тоже не хочу думать о том, что ты делаешь это с кем — то другим.

— Что мы будем делать?

Я знала, что он спрашивает не только об очевидных поцелуях, прикосновениях, отношениях между парнем и девушкой. Он имел в виду в более широком смысле, когда наши жизни начнут больше существовать вне шкафа или его крыши, и когда нам придется довольствоваться только одним или двумя выходными в месяц вместе.

Я проследила линии сухожилий на тыльной стороне его левой руки. Правой он медленно провел пальцем вверх и вниз по моей ноге, от колена до середины бедра.

— Какое твое любимое слово? — спросила я, не поднимая глаз.

— Зрелый, — ответил он без колебаний, его голос был низким и хриплым.