Русская рулетка - Элли Лартер (2018)

Но для нее в этой ситуации и в тот момент не существовало «хорошего» и «нехорошего» братьев, «правильного» и «неправильного». Были просто братья. Карри и Лиам. Лиам и Карри. Одинаково горячо любимые, родные, ее старшие братья, ее герои, ее защитники, которые в детстве утешали ее после падения с велосипеда, в юности — после расставания с мальчишками, а во взрослой жизни — после всей той хрени, что периодически случалась. Они трое были навсегда повязаны — кто бы там что ни говорил. И тот факт, что Лиам отделился, изменился, чертовски сильно налажал, не отменял ее любви к нему. Да, она злилась, и ненавидела его, и хотела оттаскать за уши, но у них было столько общего, столько воспоминаний, столько тепла, нежности, столько счастливых моментов, столько общих шуток, только им двоим понятных фишек, столько секретов, у них была общая кровь, у них было чертовых тридцать лет жизни напополам! О какой «неправильности» могла идти речь?! Она потеряла родного брата!

Ей говорили потом и еще более ужасные и глупые вещи: ты же уже оплакала одного — второго можно было и не оплакивать.

Но Карри и Лиам были разными людьми! Она оплакала Карри — преждевременно, и потом ее долго не покидало странное, нелепое ощущение, что своей любовью, своими слезами она вернула его к жизни. Разве не чудо?

Но нихрена.

Никакого чуда не произошло.

Примерно так же чувствовал себя и Карри.

Последние несколько лет он был так отстранен от младшего брата, что можно было подумать: ему насрать на Лиама. Вообще-то, он и сам так думал. И Лиам думал так же. И многие другие люди.

Карри не собирался его прощать. Он был непоколебим. Но в этот момент… в этот момент он простил все. Так, как будто и не было никогда этой ненависти, бездны непонимания и откровенной вражды.

Что там натворил Лиам? Где налажал, наврал, поставил свое эго выше мнения и счастья других людей?

Все это не имело теперь ровным счетом никакого значения.

Лиам был просто недолюбленным мальчишкой — и он, Карри, тоже был виноват в том, что недолюбил брата.

И ему так хотелось сейчас сесть за круглый стол, друг напротив друга, и поговорить, и пожать ему руку, обнять крепко, поцеловать в щеку, сказать дурацкое, банальное «я люблю тебя», и никогда, никогда, нахрен, не отпускать его от себя, и убить в себе гордость, и просто быть его братом. Не старшим братом, не лучшим братом, не братом-президентом, не братом-главным наследником, не братом-любимчиком отца. Просто — братом.

Лиам был таким засранцем.

И все равно умер за него и их общую семью.

Карри молча, стеклянными глазами наблюдал, как из подвала вытаскивают трупы.

Сначала тело Лиама — у брата еще были открыты глаза, и казалось, что он жив, но руки и ноги безвольно болтались, как у куклы, шея неестественно изогнулась, а по полу тянулся кровавый след.

Потом тело Паука — с обезображенным лицом, расплывшимися зрачками, сквозной дырой в голове.

Кристен и Лысый тоже молчали.

Их привезли сюда впятером — теперь их осталось трое.

Сомневаться в намерениях Риверы, Альвареса и Тарри не приходилось — их всех собирались убить. Изощренно, с выдачей каких-то условий, каких-то якобы лазеек для спасения. Но на самом деле, ублюдки просто тянули время: надеялись, что им и вправду выдадут компромат, и что не придется самим тратить время, выискивая Санти — или как там звали этого бедолагу?

— Какого хрена, Трикси? — Римми Тарри сорвал черную маску со своего подчиненного. Под ней было обычное лицо обычного двадцатипятилетнего пацана. Красная потная физиономия.

— Это вы убили его! — возразил Трикси.

— А ты типа никого не убивал? — иронично заметил Тарри.

— Он хотел наброситься на меня!

— Потому что ты хреново привязал их обоих?

— Какая нахрен разница? Мы все равно собирались их всех убить!