Привет из прошлого - Яна Лари (2018)

Телефон приходится продать, всё равно давно разряжен да и звонить мне больше некому. Зато, после долгих уговоров и небольшого презента в виде нескольких купюр, вырученных с его продажи, мне разрешают навестить спасённую женщину. Правда, предупредив, что время приёма ограничено десятью минутами, поскольку её состояние ещё не до конца пришло в норму и лишние эмоции ей могут повредить.

– Я ждала тебя, деточка, – раздаётся, едва я закрываю за собой дверь в палату. Меня охватывает облегчение, когда я вижу её тронутые здоровым румянцем впалые щёки, в обрамлении мягкого облака седых волос.

– Ждали? – приятное чувство, что обо мне кто-то думает, неожиданно согревает. Оно для меня столь же непривычно, как и добродушная, тёплая улыбка. Столь искреннее участие мне откровенно в диковинку.

– Ещё бы, должна же я отблагодарить свою спасительницу. Врач по секрету нашептал, что выкарабкалась я исключительно твоими стараниями. Ты мой ангел-хранитель, не иначе. Как зовут-то тебя, милая?

– Кира, – выдыхаю я, смущаясь под её вдумчивым взглядом, который, кажется, видит больше, чем мне хотелось бы показать, а затем спохватываюсь: – Я принесла вашу сумочку и Шанс... можете не беспокоится, я о нём позаботилась. Правда этот аристократ отказывается кушать, похоже, привык к более достойным условиям, но с ним всё хорошо! Вот...

– Аристократ... Скажешь тоже! Негодник он балованный, называй вещи своими именами.– От души рассмеялась Дарья Семёновна. – Шанс заменяет мне семью, которой уж много лет как не стало, вот и потворствую, ничего не могу с собой поделать, а он, бесстыдник, во всю этим пользуется. Знаешь, что, милая, могу я воспользоваться твоей добротой и попросить тебя об одной услуге?

Я осторожно киваю. Суть услуги состоит в необходимости взять под своё крылышко зарвавшегося пса на время её пребывания в больнице. Приходится признаться, что мне самой негде жить, но вынужденное откровение женщину почему-то ничуть не удивляет. Неужели моё бедственное положение так сильно бросается в глаза? Это открытие обескураживает и заставляет нервно теребить края растянутой футболки.

– Да ты не стесняйся, Кира, всякое в жизни бывает, – мой жест предсказуемо не остаётся без внимания. – В сумке ключи от моей квартиры, записывай адрес, побудете пока там. Не Версаль, конечно, но жить можно. Заодно за красавцем моим присмотришь. Меня как выпишут, вместе что-нибудь придумаем.

* * *

Квартира моей благодетельницы может и не Версаль, как она выразилась, но схожесть с музеем в ней явно проглядывается. Должно быть, Дарья Семёновна безумно любила своего супруга. Это чувствуется буквально во всём. В десятках его фотографий, любовно развешанных на стенах, в парном количестве используемых кухонных приборов, полотенец и зубных щёток. Она обмолвилась, что он давно мёртв, повесился на чердаке их недостроенной дачи, но впечатление складывается такое, будто этот интеллигентный, улыбчивый мужчина только что вышел за порог. Всё здесь хранит его память, вплоть до пожелтевшей от времени рубашки, висящей на спинке стула, будто в ожидании своего хозяина. Недаром, спустя три недели, в день своей выписки Дарья Семёновна, смущаясь, как девчонка, шепчет, что перед истинной любовью даже смерть бессильна. Звучит пафосно, но где-то в глубине души я с ней безоговорочно соглашаюсь, и такой тоской отдаёт это открытие, что сумерки я вновь встречаю на "нашей" с Бесом крыше.

Влажный, пропитанный слабым запахом костра ветер щекочет лицо выбившимися из косы прядками. Где-то внизу, на лоне природы что-то празднует шумная компания. Отсюда никого не видно, но хорошо слышна музыка и беззаботный заливистый смех. Эти места издавна облюбовали охочие покутить у костра на берегу реки, подальше от городской суеты.