Звезда Парижа - Роксана Гедеон (2013)

— Как же ты могла? — вырвалось у него с бешенством. — Это же безнравственно, ты это понимаешь?

— Безнравственно! — передразнила она его. — У нас свободная страна, и каждый имеет право быть безнравственным, если хочет.

— Фердинанд мой брат. Разве не говорил я тебе, что этого не потерплю?

— Мне безразлично, потерпишь ты или нет, — бросила она пренебрежительно. — Я что хочу, то и буду делать, и мне все равно, что ты об этом думаешь. Я тебе не жена. И ты мне вообще никто! Я не люблю тебя — разве этого я тебе еще не говорила! Я спала с Фердинандом, потому что мне так было угодно, потому что мне надоело все время спать только с тобой, а завтра, если захочу, я заполучу Жуанвилля, и мне никто не помешает, а уж тем более ты!

Не помня себя, он ударил ее по лицу. У Филиппа была горячая кровь, он мог вспылить и от менее жестоких слов. Он сейчас не чувствовал ни капли любви к Адель, только ярость и желание унизить ее. Адель пошатнулась, но не вскрикнула, лишь ухватилась рукой за щеку, глаза ее блеснули поистине адским огнем, и она рассмеялась ему в лицо:

— Боже мой! Какой же ты болван! Да я никогда видеть тебя не захочу после этого, я брошу тебя, и оставайся здесь сам, в этом скучном Нейи! Ищи себе другую любовницу, которая будет тебе по карману!

— Ты неблагодарная тварь! Даже собака — и та нравственнее тебя!

— Собака? Идите к собаке! Может быть, с ней вам будет лучше!

Это уже перешло всякие границы. До таких слов не опустилась бы и уличная торговка, а она бросала подобные выражения ему в лицо и даже, как показалось Филиппу, получала жестокое удовлетворение в том, что он так ошеломлен, что он впервые видит ее такой — грубой, низкой, вульгарной. В неистовом гневе Филипп схватил ее за плечи, затряс изо всех сил, как трясут оливковое дерево, кожей ощущая ее сопротивление и, наконец, встряхнув так, что у нее прервалось дыхание и чуть не хрустнули позвонки, оттолкнул. Не удержав равновесия, Адель упала на пол, больно ударившись плечом.

Филипп, казалось, еще какое-то время колебался, потом сделал два шага к ней, скользнул взглядом по голым ногам — пышные юбки задрались во время падения — и с бешеным выражением в глазах рухнул рядом с ней на колени.

Адель, несколько ошеломленная этим взрывом, разгадала, чего он хочет. Для нее не было неожиданностью, когда принц, рывком расстегнув пояс, с силой навалился на нее, грубо раздвинул ей ноги, и его плоть проникла внутрь. Она даже не сопротивлялась этому насилию. Он полагал, что, может быть, только этим сумеет ее унизить, и нарочно причинял ей боль, двигаясь грубо, безжалостно, так, что она едва сдержала слезы, готовые выступить на глазах. Он задыхался, сжимая ее плечи, лицо его было искажено, кривая усмешка мелькала на губах. Адель, отвернув голову, с нетерпением ждала, когда он ее оставит.

Случившееся вовсе не стало для нее кошмаром. Насилие? Боже мой, да ведь у проституток иммунитет к насилию, и как глуп Филипп, полагая, что этим что-то ей докажет! Ясно было только одно: с ним надо кончать. Ей не нужны такие навязчивые любовники… По толчкам, которые стали сильнее и чаще, она поняла, что Филипп скоро закончит; она уже вздохнула с облегчением, и тут дрожь пробежала по его телу, он застонал, содрогаясь, и она с ужасом поняла, что он действительно кончил — но кончил внутри нее!

Невообразимая ярость на миг затуманила ей рассудок. Какой негодяй — он посмел учинить с ней такое! Все тело ее содрогнулось от гнева. Едва он оставил ее, она вырвалась из его объятий и, пользуясь тем, что Филипп еще не пришел в себя, отползла в сторону. Ничего не помня и не соображая, желая в этот миг просто убить его, она схватила первое попавшееся — то была одна из его туфлей — и что было силы ударила принца по лицу.

— Мерзавец! Я убью тебя, если забеременею после твоей выходки!