К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Тяжело дыша, я вскинулась на постели. У меня сдавило горло. В этом сне не было ничего страшного, но я давно, со времен Робеспьера, привыкла считать его пророческим. Тогда, в 1794 году, Эстелла де Ла Тремуйль, жена коннетабля, гнала меня в Бретань, уверяя, что там я встречу любовь и буду счастлива. Так и случилось. Но сейчас? Запад? Что это значит?

Была уже глубокая ночь. Или утро? Спросонья я не могла разобрать времени, но меня пронзила страшная мысль: я же заснула, так и не проверив усердие Адриенны! Вскочив на ноги, я бросилась в смежную комнатку, где спала служанка.

— Так и есть! — прошипела я, едва взглянув на замок. — Вот как меня слушается эта дуреха!

Она то ли забыла повернуть ключ в замке, то ли побоялась это сделать. Видит Бог, эта Адриенна порой заслуживала пощечин за своеволие! Зачем мне служанки, которым приказывает кто-то еще? Чертыхнувшись, я заперла дверь на два оборота, потом с силой, до упора, задвинула засов и ушла к себе, унеся с собой ключ. Теперь мне нечего было бояться: Бонапарт прошлой ночью вошел через комнату Адриенны, но теперь этот путь был для него надежно закрыт.

Что касается моей собственной спальни, то она была заперта давно. Я положила оба ключа на стол, легла, но уснуть уже не могла.

Медленно тянулось время. Стрелка часов подле меня неспешно ползла к шести. Я вспомнила свой сон и снова вздрогнула. Что он значил? Не дай Бог, вернутся ужасные времена? Или что-то случилось с Александром? Точных сведений я не имела, знала только, что бретонские роялисты все так же обитают в отеле «Нант», а переговоры с ними все еще продолжаются, хотя и не радуют первого консула. Бонапарт в последнее время никогда не говорил мне о моем муже. Но, даже не имея сведений, я полагала, что ничего страшного с герцогом произойти не может. К арестам и казням, кажется, не было в Париже приготовлений…

Когда стрелка часов замерла напротив цифры шесть, в коридоре послышались шаги. Я напряглась, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот. Черт бы побрал гостеприимство Бонапартов! Никогда я себе и представить не могла, что, находясь в гостях, буду дрожать всю ночь, запираться и прислушиваться к каждому шороху!

Можно было не сомневаться, что шаги в коридоре принадлежали ему. Он остановился возле двери Адриенны и постучал, но гораздо легче, чем вчера, — такой стук не разбудил бы меня, если б я спала. Ответом ему было молчание. Выждав немного, он постучал в дверь громче. Адриенна, наконец, пробудилась, и я услышала, внутренне сжавшись, как она говорит ему:

— Мадам заперла дверь и взяла ключ к себе, генерал!

Он не ответил ничего и ушел.

Я откинулась на подушки, облегченно переводя дыхание. Вот я и прогнала наглеца! Но стоит ли мне после подобного отправляться на охоту? После того, как ему не открыли, генерал будет не в самом лучшем расположении духа. Мне уже знакомы были вспышки его ярости, и я ни в коем случае не хотела стать их мишенью. Я поймала себя на мысли, что одновременно боюсь и презираю его, почти ненавижу… Может быть, правильно будет уехать отсюда, уехать, не дожидаясь этой проклятой охоты?

Но как уехать? Можно было бы попросить экипаж у Гортензии. Она добрая девушка, но ей придется назвать причину отъезда. Значит, о моем намерении мгновенно узнает весь Мальмезон, и тогда Бонапарт может помешать мне… Можно было обойтись без Гортензии, пойти прямиком на конюшенный двор и велеть Жардену, старшему конюшему, заложить коляску. Но, Боже мой, он тоже первым делом уведомит хозяев поместья о моей просьбе!

Пока я ломала себе голову над тем, как незаметно покинуть Мальмезон до злосчастной охоты, в двери моей комнаты резко заскрежетал ключ. Замок поддался, и, потрясенная, я увидела на пороге первого консула.

Гневный, раздосадованный, едва не сжимающий кулаки, он ступил к моей постели с видом оскорбленного императора.

— Вы боитесь, что вас зарежут?