К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Несколько минут он молча читал свою корреспонденцию, будто находился в собственном кабинете. Ошеломленная, я все так же сидела в неловкой позе, прижав покрывала к груди. То, что происходило сейчас, не укладывалось у меня голове. Чего он притащился сюда? Это такой хитрый способ обольщения? Но неужели генерал не чувствует, до чего сгустилась атмосфера в моей маленькой спальне?

— Видите? — воскликнул он вдруг.

Я вздрогнула. Он показал мне письмо, которое написала женщина, сын которой был убит в Египте. По ее словам, у нее не было средств к существованию и она уже не раз обращалась и к военному министру, и к Бурьену, но ни разу не получила ответа.

— Видите, как мне необходимо самому читать все, что пишут лично мне.

— Вы прямо добиваетесь, чтобы вас боготворили, — обронила я.

— Почему бы нет? Эта несчастная и вправду будет меня боготворить. А сколько людей жаждет почестей, отличий, должностей… Многие пишут прошения об этом. О, эти французы! Они очень честолюбивы. Ими можно управлять посредством их тщеславия, причем довольно легко…

Генерал будто размышлял вслух, продолжая разрывать пакеты. Один из них благоухал розами до такой степени, что этот запах дошел даже до меня.

— Красивый почерк, — заметила я негромко.

Первый консул засмеялся.

— Это объявление! Только не войны, а любви. Одна прекрасная дама любит меня, как она пишет, со времен мира в Кампо-Формио. И если я пожелаю увидеть ее, мне достаточно приказать часовому, который дежурит подле решетки со стороны Буживаля, чтобы он пропустил женщину в белом платье, когда она скажет: «Наполеон!» Это… — он посмотрел на число, — да, точно, это свидание назначено сегодня вечером.

— Неужели вы совершите такую неосторожность? — спросила я недоверчиво. Несмотря на мое взбудораженное состояние, ему удалось-таки достучаться до моих чувств, и я искренне удивилась.

Он посмотрел на меня долгим и внимательным взглядом.

— А что вам за дело, мадам, до этого? Что может случиться со мной у ворот Буживаль?

— Очевидно, что это может быть ловушка.

— Ловушка? А, так вы не верите, что в меня можно влюбиться?

— Почему не верю? — Я была сбита с толку окончательно. Куда он клонит? — Но способ, избранный этой дамой… Может, это и не дама вовсе…

— Уверяю вас, дамы возникают в моей жизни постоянно! — Бонапарт снова рассмеялся, чрезвычайно довольный собой. — Каждый день я получаю письма такого рода. Мне назначают свидания здесь, в Тюильри, в Люксембургском дворце.

— Но вы же не ходите на них?

— А что говорит в вас сейчас, мадам? Беспокойство за меня? Или, может быть…

— Что?

— Может быть, ревность?…

Я понятия не имела, что ответить на это предположение; и отвергать, и подтверждать его было в равной степени нелепо. От досады я закусила губу. Подобные разговоры были мне абсолютно не нужны, и я была раздражена тем, что он мне их навязывает. Да еще когда? На рассвете!

— На самом деле, — бросил он небрежно, — я могу заполучить любую даму, которая мне понравится. Но вообще-то…

Бонапарт встал и подошел к столу за пером, которым сделал на письме, благоухающем розами, небольшую отметку. Потом показал ее мне: это была отсылка пакета к министру внутренних дел.

— Вот единственный ответ, который заслуживает это письмо. Министерства полиции сейчас нет, а то бы я отправил его туда. Конечно, это может быть ловушка, и я вовсе не так глуп, чтоб бросаться на приманки.

В глубине особняка раздался бой часов. Генерал вздрогнул.

— Черт возьми! Уже шесть! — сказал он. — Прощайте, мадам де Ла Тремуйль!

Он подошел к моей постели, собрал раскиданные по ней бумаги и мимоходом ущипнул меня за ногу через одеяло так чувствительно, что я вскрикнула.

— Кстати, — добавил генерал, — почему вы спите с открытым окном? Говорят, от этого портятся зубы. А ведь у вас чудесные зубы, настоящие маленькие жемчужины. Не боитесь их потерять?