Как парализованная я таращусь на вывеску над дверью «СНЭКИ», и очень надеюсь поймать взгляд человека, которого зовут так же. И которому всегда принадлежало мое сердце.

В течение последних четырнадцати лет я постоянно приезжала домой на поезде. Зимой, весной, летом, осенью. И просто стояла несколько секунд напротив кафе. Представляла его там. Мечтала на протяжении нескольких мгновений о том, чтобы сидеть с ним внутри, как мы делали это обычно. Иногда слезы появлялись на моих глазах. Боже, это бесит больше всего!

Плакать, черт возьми?

Над чем?

Над желанием, которое никогда не осуществится. Скорее даже мечтой, которая начала исполняться, и я, блядь, все испортила.

Я всегда ругаю себя: «Гребаная плакса. Покончи с этим! Избавься от этого чувства. Он никогда не был твоим».

Я уверена, что увижу его сегодня.

Хочу увидеть.

Нет, не хочу.

Я в чертовом беспорядке, если хотите знать правду. И я замерзаю. Январь в Чикаго адски холодный. Чувствую, как Вуки дрожит в сумке. Он собирается громко затявкать, чтобы поскорее войти в теплое место.

Но все, о чем я могу думать так это то, что Снэк вернулся!

Как это будет? Я не видела его несколько лет. С неохотой я отпускала чувства к нему. Точнее, мое сердце, питающее слишком много нереалистичных надежд. Друг.

Помни, Минни, ему нужен просто друг.

Я стою здесь, а вокруг меня кружатся снежинки. Уличные фонари в это время мерцают в сумерках, включаясь и выключаясь. Я мысленно переношусь к самому первому разу, когда я также стояла тут.

Глава 2: 1988 — Добро пожаловать в Даунерс-Гроув

Летом, перед тем как пойти в детский сад, мой папа потерял работу. И мою маму. Не в таком порядке. Сначала мы потеряли маму. Правда не совсем потеряли ее. Мы знали, где она была. Просто не были уверены, вернется ли она когда-нибудь к нам.

Год спустя, совершенно неожиданно, мы переехали из пригорода Бостона в родной город моего отца, Даунерс-Гроув, штат Иллинойс. Мы поменяли один спальный район на другой. Это как высшее образование, когда твой старший брат или сестра поступает в колледж. Переезд был скорее необходимостью, нежели чем-то долгожданным. Казалось, это было хорошо для моих братьев. По сей день я все еще не уверена насчет нас с отцом.

Не знаю, почему мы здесь стоим. Мы вышли из поезда, и теперь с отцом стоим у железнодорожного вокзала. Все мы: мой старший брат, младший сводный брат, Сид и я, не двигаемся и смотрим на какой-то ресторан через дорогу. Из моего рта идет пар.

— Клиппи, что происходит? — Спрашиваю я своего старшего брата.

Мой отец перебил меня. — Детка, его зовут не Клиппи или Клип, а Клиф или Клифтон. — Я не знаю, в чем проблема папы. Я всегда называла своего брата Клипом.

— Мне нравится называть его Клипом, папочка, — говорю я и сжимаю губы.

— Ничего страшного, папа. Мне это тоже нравится, — вставляет Клип.

— Да, и мне, — говорит папа и широко улыбается, смотря на меня сверху. — Это твоя мама всегда настаивала, чтобы мы называли его настоящим именем. Думаю, теперь мы можем называть его Клипом столько, сколько захотим.

Он опустил свою большую руку мне на голову и взъерошил волосы через вязаную шапку.

Малыш Сид начал плакать. Его щеки покраснели, а из такого же красного носа текут блестящие сопли. Ему, должно быть, тоже холодно.

— Пошли, дети, — говорит папа, и мы следуем за ним через улицу в ресторан.