Дома я долго прокручивала наш разговор и длинные объятия у подъезда, заставляя воспоминания снова и снова оживать. Это событие просто вычеркнуло из головы мое отчисление из академии. Конечно, я расстраивалась, что все закончилось в тот момент, когда до выступления в мюзикле на сцене театра оставалось всего ничего, но это горе померкло на фоне влюбленности. Я обязательно что-нибудь придумаю, может, с неполными курсами академии меня возьмут петь в какой-нибудь дешевый бар? Или я поступлю в музыкальную школу и получу хотя бы начальное музыкальное образование. Главное, что Вадим будет рядом, будет моим.

В животе порхали миллиарды самых красивых бабочек, и все дела по дому давались с легкостью даже в два часа ночи. Я приготовила покушать, выпила кофе, протерла всю пыль и налила в ведро воду, чтоб отмыть полы. Ругалась себе под нос, что отец опять ходил по ковру в обуви, когда пылесосила старенький половик. Теперь, двигаясь с тряпкой в руках к входной двери, я напевала себе под нос выдуманный восточный мотив.

Дверь хлопнула слишком резко, я даже вздрогнула и выпрямилась. Отец посмотрел на меня исподлобья. Мрачные голубые глаза сверкнули холодом, он пошатнулся, облокотился на стену и расстегнул легкую куртку. Я с ужасом рассматривала кровоподтек на его лице, чуть ниже правого глаза. Губы мужчины тоже были разбиты, кровь размазана по подбородку густым, еще не засохшим слоем. Я сглотнула ком в горле, оглядывая рваную куртку и брюки с огромной дырой на правом колене. Дыхание замерло от страха.

— Что случилось? — слова давались мне с вселенским трудом. Казалось, что земля ушла испод ног и я лечу неизвестно куда.

— Не твое собачье дело, Вика, — даже не смотря в мою сторону, будто я не стою даже простого объяснения, буркнул отец. В грязной обуви пройдя по только что надраенному до блеска пола, мужчина рухнул на диван и захрапел.

А я так и остолбенела в прихожей, смотря на него печальным взглядом. Опять он напился. А если перебрал с алкоголем до такого состояния, значит был в казино или карточном клубе. Судя по тому, что выглядел он, будто с войны вернулся, то снова проиграл что-то в карты. Только вот, что?

С нашей маленькой квартиры уже пропал магнитофон, драгоценности мамы, которые я не успела вовремя спрятать, телевизор, стол, мой телефон… неужели в этот раз проиграл холодильник? Или какой-нибудь сервиз?

В голове медленно, будто фильм в замедленной съемке, поплыли воспоминания. Трое высоких накаченных мужчин без стука прошли в нашу квартиру. Я в это время пекла блинчики на кухне, но услышав незнакомые голоса, тут же отвлеклась и вышла в коридор. Один из жутких мужиков с шрамом на лице уже прошел в спальню и примерялся к нашему телевизору. Отец стоял посреди комнаты, опустив голову, только смотрел, как технику собираются вынести. Ох, как я разозлилась! Как огрела того, кто остался в прихожей, тряпкой, и тут же об этом пожалела. «Рыпнешься, поедешь на органы, девочка» — с этими словами я была прижата к стене.

Телевизор унесли в неизвестном направлении.

А «любимый папочка» вместо извинений треснул мне пощечину, чтобы больше не лезла ни в свое дело и сидела тихо, когда кто-то приходит к нам в дом, чтобы забрать имущество.

Я поежилась, в одно мгновение стало неуютно и отвратно. Закрыла глаза, сжимая в руках половую тряпку. Как же хотелось просто пройти в комнату и придушить собственного родителя за все эти муки. За его пристрастие к азартным играм, за то, что пьет и курит наркотики, за то, что из-за него умерла мама.

Слезы покатились из глаз, как две полноводных реки. Мама… единственный человек, которого вспоминать спокойно я не могла. Потерять самого родного человека для девочки двенадцати лет — самое худшее из всех существующих мук. Сердце больно кольнуло от нахлынувшей скорби, в глазах потемнело, и я скатилась по стене на пол. Закрыла рот рукой, чтобы не разбудить пьяного отца и не нарваться на новую порцию побоев.