Последнее падение - Дориана Кац (2023)

Из своего опыта могу сказать, что к боли всё-таки можно привыкнуть. Со временем она перестаёт быть такой яркой и осязаемой. Но у каждого спортсмена есть топ мест, на которые падать больнее всего. В моём случае это копчик, грудная клетка, запястья и колено, правое. Открою вам завесу тайны, выезд с любого элемента приходится на правую ногу. Поэтому колени — это самые больные места всех фигуристов. И боль после падения на эти места никогда не затупляется. Она всегда яркая, будто падаешь впервые.

Но вернёмся к моей трагедии. Воздуха в лёгких совсем не осталось. Любой лёгкое движение приносило яркую вспышку в грудной клетке. Я лишь беспрерывно кашляла, при этом пытаясь получить малую дозу кислорода.

Русаков подъехал ко мне быстрее Славянской, помог подняться и усесться за бортом. Пока Виктор Станиславович приводил меня в чувства, Ирина Владимировна буравила нас взглядом полным непонимания, с нотками иронии.

— Ты как, чемпионка? Дышать то можешь? — спросил меня Русаков. В этот момент к нам съехались остальные ребята, чтобы проверить моё состояние и наскрести льда. Но надолго отсрочить тренировочный процесс у них не получилось. Славянская в приказном порядке отправила каждого заниматься своим делом. Когда я смогла через боль кивнуть, Виктор Станиславович обратился к старшему тренеру. — Ира, что делать с ней будем? Думаю, она уже не встанет, выдохлась. Да и неконтролируемые слёзы потекли — это уже стадия каюк.

Честно, я хотела ему возразить, но не смогла. Во-первых — я физически не могла этого сделать, поскольку боль в рёбрах не позволяла мне этого. Во-вторых — он был прав. У меня действительно текли слёзы, которые я не могла остановить. Мой организм явно был не готов к нагрузкам в таком количестве, и всячески на это намекал.

— Слёзы — это, конечно, хорошо. Раны не смертельные, но в медпункт сходить стоит. Если не перелом, то синяки сто процентов останутся. — Она облокотилась на борт и тихо рассмеялась. Но я услышала в её смехе нотки сожаления, которое она обычно всячески скрывала. — Я только одного не понимаю. Как можно было за одну тренировку поставить идеальный прыжок, хотя другие на это тратят месяцы, выполнить его на приличном уровне, но упасть въехал в собственную дырку от толчка? А вся проблема в том, что пролёт был хреновый. Может для всех, его было бы достаточно, но для тебя этого мало. Отправь её на боковую, Витя. Я присмотрю за стадом.

Русаков протянул мне руку, предварительно защитив мои и свои лезвия от повреждений, и повёл в сторону нескончаемых кабинетов. Где-то там и располагался медпункт.

— Это талант, Ирина Владимировна, — крикнул он ей напоследок. — Только ты могла такое отчебучить, Мороз. А прыжок был хороший. Молодец.

***

Зайдя в кабинет, мы увидели двух девушек. Одна, что была в белом халате, сортировала коробки с медикаментами, а другая, с необычным внешним видом, распаковывала упаковку тейпов.

— Стасёк, у нас пострадавшие. Твой любимый случай — падение на грудную. Теперь она на твоей совести.

— Без проблем, конечно. Но такими темпами у вас одни инвалиды и останутся. Если будут подозрения на перелом, Виктор Станиславович, то вы сами её в больницу повезёте. — Она протянула мне руку и повела вглубь комнаты. — Больно было, бедолага?

— О, салага. — Обратился он к другой девушке. — Ты тут, какими судьбами, малиновая голова? К брату заглядывала, а он тебе тумаков навешал?

— Сдался он мне. Я его каждый день вижу, по горло хватает. Пришла тейпы клеить. Наши врачи не могут нормально прилепить. В «Даре» видимо только у Стаси руки из того места растут.

Станислава совсем недавно окончила медицинский институт и пришла в Академию. Точнее сказать — вернулась в Академию. До этого она достаточно долгое время занималась синхронным катанием в «Академии Сияющих». За этот месяц она успела привыкнуть к постоянному наплыву пострадавших. Поэтому её уже ничего не удивляет и не ставит в затруднительное положение.