— Посмотрим по прыжкам. На разминке она еле ноги волочила. — Татьяна затаила дыхание, когда Фет подошла к первому прыжку. — Тройной Аксель, а потом тройной Аксель в каскаде. Вроде по плану идёт.

— Только если, — Кирилл не успел договорить, потому что на зал обрушились бешеные овации. — Что это только что было?

— Это было первое в мире исполнение четверного Риттбергера среди женщин, — с долей недоверия ответила Татьяна. — Но его же нет в заявке…

— Кажется это был обманный ход.

И теперь на льду писалась совершенно иная история. Она уже не рассказывала о девушке, которая тринадцать лет шла за долгожданным золотом. Она повествовала о юной спортсменке, поломанной профессиональным спортом и злыми взглядами. Девочке, что в свои пятнадцать лет могла составить конкуренцию всем взрослым представительницам этого направления. Она жила в музыке, а музыка жила в ней. Она выбралась из той тьмы, из которой обычно не возвращаются. Она писала новую историю, став главным героем.

— Невероятно, — Кирилл затаил дыхание. — Четверной Флипп и следом четверной Сальхов. Этот ребёнок вообще стоять то сможет?

— Там каскад должен быть последним. Я не уверена, что ей хватит сил даже в три оборота его прыгнуть.

— Лутц Риттбергер? Если я верно всё просчитал.

— Скорее всего. У неё больше не осталось свободных прыжков.

Только вот все слишком недооценивали этого ребёнка. Она была бойцом и профессионалом, которого выковала «Академия Сияющих». В её лексиконе не было понятий — не могу и не хочу. Она не знала усталости. Особенно, когда на кону стояло золото. Её золото. Наше золото.

Она прекрасно понимала, что значил мой поступок, и почему я преподнесла ей такой подарок. Я сделала свою ставку, а значит — положение фигур на шахматной доске изменилось. У нас появился шанс быть первыми. И теперь — она не могла его упустить.

Анастасия Фет зашла на каскад и исполнила его.

— Тань, она…

— Она только что прыгнула четыре четыре. В сложнейшей комбинации.

— Это вообще реально?

— Не знаю. Но я не уверена, что Славянская на это бы решилась.

Анастасия Фет стояла посередине ледовой арены, переводя дыхание.

Она справилась. Она установила два мировых рекорда за одну программу.

Она оправдала все ожидания тренерского штаба.

— Ну даёшь! — Русаков похлопал девушку по плечу, когда та оказалась за пределами ледовой коробки. — Ты как вообще? Соображаешь хоть чуть-чуть?

— Я, — она начала искать кого-то глазами. — Да. Нет. Не знаю.

— Мы на это не договаривались, — заметила Ирина Владимировна. — Что это было?

— Там должен был стоять каскад из четверного и тройного. Просто я немного перестаралась.

— Вошла во вкус, — поддержал её Валимов, протягивая чехлы и кофту. — Но это было недурно.

— Это было похоже на самоубийство. — Славянская повела воспитанницу в зону ожидания оценок. — Ты осознавала, что делаешь?

— Нет, — Настя усмехнулась, натягивая олимпийку. — Она где-то здесь?

— Она рядом. Скоро подойдёт.

— Я в шоке! Я в шоке! — Татьяна носилась по комментаторской будке, не зная, как выразить свои эмоции. — Это же конец всему!

— Кажется скоро барышни будут прыгать в пять, — подразнил её Трубецкой. — Сядь и успокойся, Сова.

— Как тут успокоиться?! Ты вообще понимаешь, что произошло?!

— Я понимаю, что судьи в лёгком ступоре, как и все мы. Слишком уж долго считают.

— Пытаются откапать недокруты. Да что там копать! Там всё чисто было, олухи!

— Микрофон точно выключен? — Кирилл проверил аппаратуру. — А то вдруг.

— Пусть слышат!

— Я не пойму, ты рада или расстроена?

— Я сама не пойму. — Призналась Татьяна, а потом перевела взгляд на дверь, ведущую на ледовую площадку, и ринулась к микрофону, попутно вновь подключая его.

— Ты чего? — начал было Кирилл, но не успел договорить.