Третий шанс - Татьяна Рябинина

Черт, звучит так, что по позвоночнику словно теплым пальцем проводят, сверху донизу. Прижав копчик. После этого разговор бежит уже бойчее. Кто, что, откуда. Юля охотно рассказывает о себе, я, как обычно, фильтрую базар. Нас с Ларкой с детства приучили к этому. Как говорит отец, язык до киллера доведет. Поэтому с незнакомыми людьми информацию дозирую на автомате. Отец? Работает по автоперевозкам. Мать – домохозяйка. Этого вполне достаточно. И совершенно ни к чему кому-то знать, что отец хозяин этой самой автотранспортной компании, а еще у него два мебельных комбината и сеть магазинов. Конечно, кому надо, и так узнает, но все равно чем меньше болтаешь, тем лучше.

Но есть и еще одна причина помалкивать. Юля говорит, что ее родители учителя, и мне не хочется никакой дистанции. Для меня ее нет, но как знать, вдруг появилась бы для нее? Пусть это простой дорожный треп, утром мы попрощаемся и никогда больше не увидимся, но это будет завтра. А сейчас мне с ней легко, как будто давно знакомы, и я не хочу это терять.

Сначала мы стоим лицом к окну и смотрим на бегущие столбы, деревья, дома. Потом все чаще поворачиваемся, чтобы обменяться короткими взглядами. А потом взгляды эти становятся все длиннее, они словно цепляются друг за друга, и отвести их все сложнее.

Я понимаю: происходит что-то странное. То, чего со мной никогда еще не было. Ее голос сплетается с перестуком колес, завораживает. Иногда я как будто уплываю куда-то, перестаю понимать, о чем она говорит, но это уже неважно. Киваю, что-то отвечаю, о чем-то рассказываю. Когда Юля улыбается, на одной ее щеке появляется ямочка. Только на одной – и я ловлю себя на том, что хочу дотронуться до нее. Заливает жаром, мелко дрожат пальцы. Стискиваю поручень, чтобы она не заметила.

Незаметно подкатывает обед.

- В ресторан пойдем? – спрашиваю и тут же обзываю себя кретином, заметив ее испуганное выражение. – Или чаю принести?

- Лучше чаю.

Чувствую себя рыцарем в золотых доспехах и на этой волне сгоняю деда с бабкой с належенных мест. Дед спокойно пересаживается в конец полки и читает газету. Бабка сидит, скрестив руки на груди и поджав губы, с таким видом, как будто ее смертельно оскорбили. О том, что я уступил им свою полку, давно забыто.

Приношу чай, достаю из собранного Светой пакета хавчик, которого хватило бы дня на три с избытком. Юля тоже вытаскивает какие-то пирожки, котлеты, помидоры. Едим, угощаем друг друга, но под пристальным недобрым взглядом кусок застревает в горле, поэтому стараемся закончить побыстрее и снова выходим в коридор.

Теперь я уже смотрю на нее, не отрываясь, вбирая, вжирая в себя каждую ее черточку. Она смеется – как колокольчик, и я готов на уши встать, из шкуры выпрыгнуть, лишь бы засмеялась снова, лишь бы улыбалась и смотрела на меня. Что в ней такого, что все вокруг словно в тумане, только она в фокусе, она одна? Встреть я ее на улице – прошел бы мимо, не заметил. Так почему сейчас знобит, словно начинается простуда?

Глава 12

Кажется, что поезд едет слишком быстро. Вот бы случилась какая-нибудь авария, чтобы он застрял. На день. Или даже на два. Но вагоны катятся себе, а время несется со свистом, как встречные составы, и солнце опускается все ниже.

А мы все говорим и говорим – о школе, одноклассниках и учителях. О музыке, фильмах, книгах. О кошках и собаках. О бабушках, к которым едем. Юля рассказывает о родителях и о сестре, о занятиях танцами, я – о волейболе. Жалуюсь, что не прошли в финал на России, а так получил бы кандидата в мастера. На ее лице непритворное восхищение, как будто рассказываю, что выиграл олимпийское золото. Словно внутри погладили бархатной варежкой – так приятно.

Поезд медленно подползает к перрону, останавливается. Квакает радиоголос, одновременно с ним вопит проводница:

- Стоянка три минуты.