Она попала в больное место, в чем мне не хочется признаваться даже себе, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не дернуться. Я не такая дерзкая и красивая, как она, и хотя до этого чувствовала себя вполне уверенно, сейчас боюсь, что в конце концов Крису станет меня недостаточно.

Глаза ее удовлетворенно блестят. Она знает, что зацепила меня, и мне неприятно, что она это поняла.

– У меня такое чувство, что ты удивилась бы многим вещам, которые нравятся Крису, – заявляет она, заправляя длинную светлую прядь за ухо. – Знаешь, представители мира искусства сейчас начнут буквально рвать его на части, у него и минутки свободной не будет. Так бывает всегда, когда он приезжает в Париж. Ты заскучаешь. Заходи в мастерскую, если хочешь. Она называется «Шрифт», это за Елисейскими Полями. Тут пешком недалеко.

Она ухмыляется и даже при этом умудряется оставаться красавицей. Подозреваю, что даже простуда ее не портит, тогда как я, если не высплюсь, похожа на зомби. Как сейчас.

– Конечно, мы с Крисом непременно заглянем.

– Приходи одна, чтобы мы могли поговорить о тату, – подстрекает она. – Тристан тоже там будет. Он даст тебе урок. – Взгляд кошки, слопавшей канарейку, возвращается, и я уверена, она говорит не об уроке французского. – До встречи, моя дорогая. – Она взмахивает рукой и уходит в сторону лестницы, но я не поворачиваюсь посмотреть.

Я не имею представления, что тут только что произошло. Знаю только, что Эмбер не сдастся. Я тоже, так что мне придется найти какой-то способ справиться с ней.

* * *

Не знаю, сколько я сижу за кухонной стойкой, пытаясь понять Эмбер и не желая рисковать столкнуться с ней до того, как она наконец уйдет. Даже мысль о том, что она в эту минуту, возможно, обхаживает Криса, не подняла меня со стула. В конце концов необходимость принять душ и любопытство, кто же там пришел и почему Крис так долго разговаривает, берет верх.

Я направляюсь в гостиную, а Крис входит из холла с противоположной стороны комнаты; он в белой майке и говорит по телефону на французском. Еще никогда не была я так счастлива видеть мужчину одетым.

Крис заканчивает разговор.

– Пойдем примем душ, закажем еду – и спать.

– Я обеими руками за все это именно в таком порядке, – соглашаюсь я, поднимаясь с ним по лестнице.

– Приходил охранник, который присматривает за нашей квартирой и еще несколькими по соседству. Его зовут Рей. Он зашел, чтобы передать мне кучу сообщений. – Крис потирает ладонью подбородок. – Одно было от Кэти и Джона, они услышали о том, что случилось, в новостях и все время натыкались на сигнал «занято», когда пытались мне позвонить.

Я останавливаюсь при упоминании о его крестных родителях.

– Ох, ты Боже мой. Мы же должны были быть сегодня в шато.

– Да, – подтверждает Крис, и мы идем дальше. – Я чувствую себя полным дерьмом, что не позвонил им.

– А как она догадалась позвонить сюда?

– Джейкоб сказал, что мы здесь. – Его телефон звонит, и он взглядывает вниз, потом на меня: – А вот и Кэти. Легка на помине.

Он отвечает на звонок.

– Привет, Кэти. Да, со мной все хорошо. С нами обоими все хорошо. Ты права, мне следовало позвонить. Я просто хотел поскорее увезти Сару оттуда. – Мы входим в спальню, и Крис вопросительно смотрит на меня. – Хочешь поговорить с Сарой?

Я киваю и беру у него телефон.

– Здравствуй, Кэти.

– Сара, милая, как ты?

Я опускаюсь на кровать, и сердце мое сжимается. Мы с ней не так близко знакомы, но этот ее ласковый, материнский тон пробуждает эмоции, которые я пыталась похоронить глубоко в душе; мои чувства в отношении матери, которую потеряла и которую, кажется, никогда по-настоящему не понимала, и последовавшее за этим одиночество.

– Сара, милая, как ты? – повторяет Кэти.

Я откашливаюсь и смотрю, как Крис открывает длинный платяной шкаф, который занимает большую часть стены и сочетается с белой отделкой.