Подобная лесть совсем не в его духе. Чтобы прервать неловкое молчание, я обняла и поцеловала Дэйви.

— Я всегда считал, что женщинам нужно дарить драгоценности, — сказал Эдвард. — По-моему, нет подарка прекраснее. Джокаста, помнишь, как однажды я подарил тебе изумруд, а ты его нечаянно проглотила…

Проглотила? Нечаянно? Это как?

— И что было дальше? — спросила я заинтригованно.

Грянул дружный смех.

— Скажем так. Старый добрый ночной горшок трудился несколько дней, а на кухне вывешивали график… м-м… испражнений! — рассмеялся Дэйви.

Я открыла коробочку, которую вручили мне Эдвард с Джокастой. Внутри оказалась премиленькая чайная пара. Чашка с блюдцем были явно старинные, расписанные пышными маками и золотистыми завитками.

— Мы подумали, тебе подойдет, ну, из-за твоего имени[14]. Это рокингхэмский фарфор. Тебе нравится? — спросила Джокаста, глядя мне в глаза.

Я вскочила, расцеловала их с Эдвардом и закружилась по комнате.

— Они великолепны! В это Рождество мне подарили самые замечательные подарки, и я просто не знаю, как вас всех благодарить! — Я и правда была в восторге.

Дэйви рассмеялся и налил нам еще вина, и мы перебрались поближе к камину, рассматривая подарки. Потом мы с Табитой наклеивали накладные ногти, которые были в моем рождественском носке, а Дэйви сел за рояль и наигрывал всем известные шлягеры. Алекс с Эдвардом у камина играли в шахматы, то и дело отпуская язвительные замечания, а Джокаста вязала что-то из яркого мохера.

— Прелестное колечко, — сказала я Табите.

Кольцо было действительно шикарное: полосы золота и серебра переплетались в косу, в которой утопали крошечные бриллианты. Украшение ей подарили родители, и, когда она надела его, оба расплылись в довольной улыбке. Кольцо оказалось ей слишком велико, поэтому Табита надела его на большой палец.

Она было открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала.

Я посмотрела на часы и вскочила.

— Ой, про гусей-то забыли! Они уже наверняка готовы.

— И правда, — согласился Эдвард. — Так, все за дело. Дэйви, ты накрыл стол? Алекс, открывай вино.

Мы забегали по кухне, суетясь и мешая друг другу. Табита тем временем занялась собственным рождественским угощением. Состояло оно в основном из каких-то семечек и корешков, приправленных двумя каплями йогурта. Я заметила взгляд Джокасты, но Эдвард удержал жену от комментариев. Он разделывал птиц, я резала листья кресс-салата и апельсины, а Джокаста готовила соус из красной смородины и красного вина.

Ужин вышел на славу, и мы все наелись до отвала, за исключением Табиты, которая лишь слегка поклевала свою полезную пищу. Сытыми питонами мы развалились за столом, лениво кололи грецкие орехи и лениво прихлебывали портвейн. Это пиршество как нельзя лучше демонстрирует эксцентричность семейства Стентонов, подумала я, уже изрядно опьянев. Они смеялись, спорили, мирились, а потом снова ввязывались в перепалки. Бо́льшую часть ужина Алекс провел щупая меня за коленку, и, похоже, Дэйви это заметил, хотя и ничего не сказал, только одарил Алекса еще одним свирепым взглядом. Табита весь вечер пила воду и выглядела очень уставшей. Скоро она встала из-за стола, извинилась и сказала, что идет спать.

— Но мы же еще не послушали откровения! — возмутилась Джокаста, шалью смахнув ореховую скорлупу и апельсиновые корки со своей тарелки. — И ведь еще так рано. Посиди с нами немного.