Цена измены - Елена Шолохова (2023)

– О, супчик! С лапшой? Можно? А вот, кстати! Щас у нас жрать нечего. Совсем голяк. Я все свои бабки потратил на днюхе Юрки Самохина. И батя мой сказал, типа, до следующего месяца бабок не жди. А Дёма, кретин, последние рубли спустил на какую-то хрень. Цветочки, мороженки, пироженки. Причем не из нашей кулинарии, а из Блисса, потому что эта цаца че попало не ест.

– Мда... – протянули обе в голос.

– Или вот еще момент. Его матушка на днях прислала перевод. Там неделю минимум можно было нормально жить. А он сразу повел свою стерву в какую-то модную кафеху и за вечер почти всё спустил. А самый прикол в том, что вернулся голодный. Это вот позавчера было, когда мы у вас картоху с грибами вечером ели. Я ему: ты чё, типа, не наелся в кафехе? А он, оказывается, себе взял какую-то фигню подешевле, типа чай без сахара и гренки. А зато этой сказал: «Ни в чем себе не отказывай». Так она еще назаказывала и половину не съела, даже не попробовала.

– Так он бы за ней доел! – рассмеялась Дашка.

– Ага, я так же сказал. И он еще на меня же как на дебила посмотрел. Супец, кстати, зачетный! – похвалил Климов, хлебая суп поварешкой прямо из кастрюли. – Девчат, на пару недель денег не займете?

– Ой, мы по нулям, – ответили обе в унисон. – Вон у Мышки попроси, она всегда…

Все трое повернулись к ней. А ее уже вовсю трясло, а из глаз катились слезы.

– Эй, что с тобой?

– Мышь, ты чего? – двинулся к ней Климов. – У тебя что, припадок?

Оксана вскочила с кровати и почти бегом ринулась из комнаты. Домчалась до умывалки, где, на счастье, никого не оказалось, и, привалившись к кафельной стене спиной, разревелась вслух.

Минут через пять в умывалку заскочила какая-то первокурсница, держа тарелку с яблоками. Увидела Оксану, смутилась. Сама же Оксана едва ли ее вообще заметила. Сотрясаемая рыданиями, она сползла по стене на корточки.

Постепенно ее истерика утихла, но внутри роились страшные мысли: «Не хочу жить… не могу больше терпеть… пятый этаж… открыть окно, встать на подоконник и всё… всё закончится… не будет больше так больно».

Она даже подошла к окну, дернула за ручку, распахнула одну створку. Пахнуло прохладной, чуть пряной свежестью. Сквозь мутное, грязное стекло осеннее небо виделось серым и таким же мутным, а вот так оказалось пронзительно синим, высоким, чистым. И решимость ее пошатнулась. Жалко умирать… нет, даже не умирать. Жалко вот этого всего больше никогда не увидеть.

И вдруг Оксана явственно ощутила в животе толчок. Затем еще один. Ошарашенно замерла. Он шевелился! Ребенок внутри шевелился!

Она разволновалась, прижала к животу ладонь. Живой. Пусть крошечный, но уже живой. Даже не верилось. Двигает ручками. Или ножками.

Почему-то в эту минуту возникла уверенность, что это мальчик. Сын. До этого она как-то и не воспринимала, что там ее ребенок. Для неё это было просто беременностью, тягостной, ненужной, а малыш – всего лишь безликим плодом. Ошибкой.

Оксана погладила живот, прислушиваясь к себе. Прошептала: «Мой малыш. Только мой. Ты будешь похож на Никиту. Пусть у тебя и не будет папы, зато я буду любить тебя больше всех на свете».

От внезапной нежности защемило в груди. И что странно, это новое чувство потихоньку вытесняло ее боль, которая все это время не давала дышать. Нет, любовь к Дементьеву никуда не делась. Но если раньше это было похоже на мучительную болезнь, сводящую ее с ума, то сейчас больше напоминала тихую грусть.

* * *

Оксана взяла в деканате академический отпуск и уехала в родной поселок. Для малыша нужен покой, чистый воздух, здоровое питание, хороший сон. В прокуренной общаге ему вредно.

Мать на ее новость немного поохала-поахала: как же так?! Но стыдить не стала. Да и как она могла, если сама Оксану родила сразу после школы. Но припомнила, конечно, какие она планы строила. И что в итоге?

Оксана и правда рисовала для себя когда-то совсем другую жизнь.