Я не очень понимаю, что она имеет в виду. Но новые фото с Инной, которые вылезают на моей страничке опять приводят в ярость.

Ну что ж… Мы принимаем бой.

Сначала парикмахерская. Нет больше милой девочки Селены. Синеглазки. Нет!

Специально покупаю линзы. Почти черные. Пусть любуется. И прическу меняю. Мне не идёт быть брюнеткой, но плевать.

Нежной девочки больше нет.

Есть та, которой тоже всё равно. Железная, пусть не Щепка, но…

Сотка. Почему нет? Фамилия у меня Сотникова, так что… буду Соткой. И не железной, а стальной.

И всё-таки, перед появлением в классе «Е» я мандражирую.

Маме легко удалось меня перевести – я знаю, что это папа Коршуна надавил.

Меня он бесит. Но я вижу, как он на маму смотрит, пылинки сдувает. Пусть живёт пока.

Стою в коридоре. Слышу сердитый голос директрисы «Ксенона», Ксении Сергеевны, которая меня привела.

- Одиннадцатый «Е», почему сидим? Встаем, когда директор заходит. Ольга Александровна, что у вас тут опять за представление? Торопов, Щепкина? Те же на манеже?

Так… меня слегка подколбашивает. Опять Тор и Щепка? Что он еще там натворил?

- Ольга Александровна, с сегодняшнего дня в вашем классе будет не двадцать четыре ученика, а двадцать пять. Заходи, давай, что ты там стоишь, скромничаешь? Вот, прошу любить и жаловать. Не новенькая, почти старенькая. Селена Сотникова теперь учится с вами.

Я захожу и сразу натыкаюсь на дикий, злой взгляд Коршуна.

А мне плевать! Он мне никто!

Глава 43

Адский трэш и угар!

Вот это её явление. Весь её вид…

Ничего не осталось от той милой летней девочки Селены.

И почему-то острым лезвием вдоль вен мысль – это всё только из-за меня! Я обещал любить! Я обещал быть рядом. Я обещал, что прошлое по барабану.

Провалил по всем фронтам. И это бесит. От этого еще сильнее ненавижу. Не себя… Всё равно почему-то её!

Потому что напоминает мне о том, какая я мерзкая скотина…

- Надеюсь, никто не против? – «Ксенон» как специально добивает. Добавляет. Льёт кислоту на незажившие…

Резко с места срываюсь. Иначе не вывезу.

- А если против?

- В каком смысле, Коршунов? – директриса типа не отдупляет, ага… Знает, овца, что было в радиорубке, всё знает! Но…

- В прямом. Не могу находится с ней в одном помещении. Воняет.

- Завали, Коршун. Это от тебя воняет гнилью. Гнилой, как и вся твоя семейка. – Что? Реал? Это она сказала?

У меня планка падает, алая пелена перед глазами. Я как бык, увидевший в руках тореро кровавый плащ, бросаюсь вперед, всё сметая, хватаю, впечатываю в стену, забив на то, что рядом директриса трётся.

- Что ты сказала?

Смотрю в её глаза. Не понимаю. Где моя Синеглазка? Где мои любимые гортензии? За хрен она напялила эти адовы линзы? Хочется залезть пальцами под веки и вырвать! Хочется… хочется вытрясти из неё душу. Держу, смотрю, а у самого сердце на предельных оборотах, тахометр сходит с ума, ревёт движок, опаляет огнём, не вижу, не слышу, только чувствую. Чувствую, как между нами расползается вязкая, мазутная ненависть. Брось спичку – полыхнёт! А мы и так обожжены оба…

Время остановилось. Только я. И только она. Только она уже не она, другая. С таким же выжженым нутром. И мозгами понимаю – виноват! Что я с тобой сотворил, девочка Синеглазка? И что ты со мной сотворила? Почему я всё еще люблю? Всё еще мечтаю забыть, забить, вымыть из памяти, удалить, отформатировать диск и просто быть рядом!

И в то же время отравляет опять яд гадких мыслей. Об отце, который предал. О матери, которая только о себе. О девочке, которая отдала свои губы другому так легко. Случайно? Нет! Не верю я в такие случайности.

Я вот всё, что творю, делаю вполне сознательно. Без удовольствия. Наоборот. Противно до одури целовать других. Мерзко.