Под кожей - Кайла Стоун

Мамы нигде не видно. Полагаю, она, как обычно, отрубилась в своей спальне. И Фрэнка нет уже несколько недель. Все на мне: приготовление ужина для мальчиков, уборка, стирка, укладывание их в постель, а потом домашнее задание, если мне удастся не уснуть. Я стараюсь не смотреть на состояние дома: обшарпанная мебель, грязные столешницы, дверцы шкафов, наполовину слетевшие с петель, грязь, скопившаяся в углах. Неважно, сколько я убираюсь, ничто никогда не выглядит чистым.

Угасающий солнечный свет льется на потертый кухонный стол. Мои младшие братья сидят друг напротив друга: восьмилетний Аарон наклонился вперед над блокнотом для рисования, маленькие плечи сгорблены так сильно, что шея едва видна, одиннадцатилетний Фрэнки откинулся на стуле, скрестив руки, с его губ свисает сигарета.

Я положила продукты на стол.

— Какого черта ты вытворяешь?

— Никакого. — Фрэнки закусывает сигарету.

Горячий гнев вспыхивает в моих венах. Я вырываю сигарету изо рта Фрэнки.

— Ты теперь куришь?

Фрэнки едва заметно вздрагивает.

— Да какая разница? Пошла ты, Сид-Ней. — Он произносит последнюю часть моего имени плаксивым распевом, затягивая «ней». Фрэнки называет меня Сид-Ней с тех пор, как ему исполнилось три года, когда он бегал за мной с Кроликом Банни, своей любимой игрушкой, зажатым в его маленьких кулачках. Его опухшее лицо было мокрым от слез и соплей. Он плакал, прося меня взять его на руки и унести подальше от криков и воплей, от звуков пепельниц и бутылок со спиртным, бросаемых в стены. В то время, когда он был еще ласковым и доверчивым, до того, как он начал превращаться во Фрэнка.

— Это яд. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно.

— Кого волнует? — Фрэнки смотрит на меня, отвечая таким же острым взглядом. Его глаза — кобальтовые близнецы моих, короткие колючие волосы — такие же блестящие иссиня-черные. Но там, где я крупная и массивная, он длинный и худой, вылитый Фрэнк.

Мой взгляд сначала скользит в сторону. Я тушу сигарету в пустом стакане, стоящем на стойке, и начинаю раскладывать продуктами. Он слишком молод, черт возьми. Кто-то должен сказать ему, кто-то в этом доме должен хотя бы изобразить родительскую заботу.

— Мне не все равно. Ты еще не готов к таким вещам.

— Хорошо, ма. — Фрэнки закатывает глаза.

— Я серьезно. Ты хочешь, чтобы тебя снова отстранили от занятий? — Конечно, я не говорю ему, что меня саму только что отстранили. Он пойдет прямо к маме, а я планирую сохранить все это в тайне. Фрэнк пропал, а мама настолько не в себе, что даже не заметит разницы.

Он просто пожимает плечами.

— А кого волнует?

Я ненавижу эти слова, даже когда они вылетают из моего рта.

— Ты знаешь, что скажет Фрэнк.

— Отцу пофиг. — Но его голос теряет часть своей решимости. Мы все знаем, что Фрэнку не все равно. Очень сильно. Хорошие оценки — это единственное, на что ему не наплевать, когда дело касается его детей.

Я заканчиваю убирать продукты. Сминаю бумажные пакеты в два шара и бросаю их в мусорное ведро под раковиной. И мусорное ведро, и раковина переполнены. Посудомоечная машина сломана. Опять. Придется мыть всю посуду вручную.

Поворачиваюсь как раз в тот момент, когда Фрэнки пинает голень Аарона под столом. Аарон съеживается, пригибает голову. Там, где Фрэнки жесткий и твердый, Аарон мягкий. Даже черты его лица податливы: щеки пухлые, нос плоский, глаза широко расставлены и раскосые по углам, как будто они начинают растворяться в остальном лице. Мы с Фрэнки унаследовали тонкие, изящные черты нашего отца, но Аарон похож на нашу мать.

Внутри меня бурлят эмоции. Я хочу защитить его, оградить от тех, кто может причинить ему боль, но не могу. Я даже не могу защитить его от людей, которые живут в этом доме. Он должен научиться делать это сам. Он должен научиться быть сильным.

— Постой за себя, Аарон.