Ротвейлер, скалясь, неотрывно наблюдает за нами. Явно что-то заподозрив.

— А ты как же? — спрашиваю обеспокоенно.

— Я справлюсь. Дерево в двух шагах от тебя. Там удобный уступ. Ты готова?

— Угу.

— Три. Два, — считает он. — Один. Давай!

Не успеваю и моргнуть, как в Шерхана что-то летит, и тот, сорвавшись с места, с грозным рыком устремляется за мальчишкой, юркнувшим за кусты.

Забираюсь по стволу дерева так быстро, как умею. Оказавшись наверху, с ужасом всматриваюсь вдаль. Сердце колотится. Кровь шумит и грохочет в ушах. Трясусь, цепляясь пальцами за шершавую ветку.

— Ай-яй-яй!

Далеко убежать моему спасителю не удаётся. Я вижу, как пёс нападает на него со спины и сбивает с ног.

— Помогите! — истошно кричу во всё горло. — Помогите!

Он кусает его. Кусает! Загрызёт ведь, чудище!

— Пожалуйста, помогите! Кто-нибудь! Помогите!

Плачу. Впервые за десять лет своей жизни ощущая такую тревогу за другого человека, что становится нечем дышать…

— Настя! — взволнованно кричит папа.

— Я здесь, — отзываюсь и машу рукой, чтобы он меня заприметил.

— Почему ты на дереве?

— Шерхан сорвался с цепи. Они там! — указываю пальцем вперёд. — Там Даня! Из-за меня! Помоги ему! Пожалуйста, помоги!

Сейчас обида уходит на второй план. Она уступает место жуткой тревоге.

Папа спешит на помощь. Да и сама я не могу долго наблюдать за происходящим со стороны. Особенно, когда внезапно раздаётся выстрел.

Вздрогнув, застываю лишь на секунду. Затем, встрепенувшись, слезаю по стволу дерева вниз и бегу к месту происшествия.

Не знаю, что поражает меня больше… то, что отец выстрелил в Шерхана (у него, оказывается, есть пистолет?) или то, что мальчишка, истекающий кровью, кричит «зачем вы это сделали, так нельзя!».

А тем временем события развиваются очень быстро. Рядом с нами появляется Вера и папин водитель. Взрослые о чём-то спорят, а пострадавший из-за меня Данька просит спасти скулящую собаку.

Собаку, которая безжалостно его покусала…

Рана от укуса выглядит серьёзно. Стараюсь не смотреть, но глаза всё равно это делают. А ещё запоминают, ведь никто и никогда вот так храбро меня не спасал…

***

— Есть будешь?

Молчу.

— А сок хочешь? — предлагает настырная Вера-стерва.

Отныне буду звать её только так!

— Твой любимый, вишнёвый. Хочешь?

— Нет. Хочу, чтобы ты навсегда ушла из моего дома! — смотрю на большие часы, висящие на стене. Наши давно уехали в город, а новостей от них никаких.

— Насть…

— Отстань от меня! — кричу, демонстративно отворачиваясь.

— Не бузи. Давай поговорим, — она садится напротив, но я старательно рассматриваю замысловатые узоры на скатерти, нарочно не обращая на неё внимания.

— Эй…

— Не буду я с тобой разговаривать!

— Послушай… — пытается взять меня за руку, но я резко выдёргиваю свою ладонь из её.

— Я всё видела! — сообщаю, поднимая на неё взгляд, полный обиды и разочарования. Я ведь считала её своим другом!

— И что же ты видела, зай? — улыбается.

Не нравится мне эта фальшивая улыбка.

— Всё видела!

— Всё… — хмыкает, постукивая ногтем по столу.

— Я расскажу маме!

Она удивлённо приподнимает бровь.

— Глупая девчонка! — тон резко меняется. — Хочешь её расстроить?

— Я расскажу! — повторяю угрожающе. — И ты вылетишь отсюда как пробка от шампанского!

Эту фразу я случайно услышала от папы. В тот момент он собирался уволить нашего садовника Григория. Потому что какие-то дорогущие ели, привезённые из Канады, никак не желали приживаться у нас во дворе.

— Никто не поверит тебе, дорогуша, — Вера-стерва наливает себе мой сок. — Ты всегда отличалась дюже богатой фантазией. Всем это хорошо известно.

— Мама мне поверит!

— Нет.

— Она поверит! — спорю, повышая голос.

— Ты не станешь говорить ей, — хватает меня за предплечье.