Лазарус - Джессика Гаджиала

Но потом прошло две недели; мне вернули все мое дерьмо; меня выписали; меня сочли «очищенным», а затем отправили домой.

И, что ж, заменители закончились через день, и я, блядь, снова скатился.

Я вернулся к Рэнсому, которого встретил с распростертыми объятиями, потому что его любимым гребаным делом было снова болтаться там, где он хотел.

Прошло еще девять месяцев, прежде чем я снова прошел детоксикацию.

В тот раз это было вынужденно, потому что меня посадили по обвинению в хранении. После шести месяцев ожидания суда в окружной тюрьме меня отпустили в срок из-за отсутствия судимости.

Я вернулся на улицы, на этот раз с послужным списком и из-за этого не смог получить никакой работы. И кто меня ждал? Хороший старый надежный гребаный Рэнсом.

Следующий год был в основном пустыми пятнами в моей памяти.

То тут, то там у меня возникали вспышки перехода от таблеток к тому, что я начинал нюхать.

Затем переходил к игле.

Я был наркоманом в течение нескольких долгих лет, прежде чем понял, что вращающиеся двери детоксикационных центров — это не выход.

Со мной не нужно было нянчиться.

Мне не нужно было давать наркотики, чтобы облегчить переход.

Мне нужно было, блядь, страдать.

Может быть, это было не для всех; может быть, это было уникально для моего случая.

Но мне нужно было накинуть одеяло на голову и пропотеть до чертиков. Мне нужно было, чтобы у меня зуд побежал по коже. Мне нужно было чувствовать боль в каждом дюйме своего тела. Мне нужно было разозлиться достаточно сильно, чтобы пробить дыры в своих стенах, а затем упасть в ямы отчаяния. Мне нужно было блевать, обезвоживаться и быть абсолютно чертовски несчастным.

Потому что для меня это был единственный способ убедиться, что я не вернусь. Когда ты проходишь через ад, ты никогда не захочешь записываться на еще один гребаный тур по нему.

Я все равно разорвал связи с Рэнсомом, которого застрелили три месяца спустя. Они так и не нашли стрелявшего, но любой идиот знал, что это был тот же самый человек, который сделал из меня выпотрошенную свинью. Родриго.

Как только я закончил блевать, беситься и мерить шагами свои этажи, стараясь не содрать кожу, я наконец покинул свою квартиру.

И пошел прямо на мою первую официальную встречу Анонимных Наркоманов.

Я нашел куратора.

Я слушал истории.

Я рассказывал свою собственную.

Я утверждал, что мне становится лучше, в то время как каждую ночь я приходил домой, вставлял пистолет в рот и пытался найти в себе силы нажать на спусковой крючок. Или не нажимать на спусковой крючок. Как бы ни было.

Тебе нужно смириться с тем, что в первую очередь отправило тебя в эту дыру, сказал мне мой куратор в закусочной, когда пил кофе без кофеина, потому что он был одним из тех типов выздоровевших наркоманов. Он даже не употреблял сахар, потому что это вызывало привыкание.

Но как можно примириться со смертью? Был ли вообще какой-то способ? Было ли какое-то волшебное лекарство, чтобы убрать реальность наблюдения за единственным человеком, на которого тебе было не наплевать, на которого было невозможно смотреть, как она лежит в постели и чахнет, вены полны лекарств, которые, как клялись врачи, вылечат ее. Были ли какие-то слова, которыми кто-то мог бы накормить меня с ложечки, чтобы понять, как женщина, которая была только доброй, щедрой и трудолюбивой, в конечном итоге умрет медленно и мучительно, когда насильники и убийцы уйдут и умрут в мирной старости?

С этим никак нельзя было смириться.

Она была всем, что у меня было в этом мире.

И она исчезла.

И не было ничего, что могло бы сделать это лучше.

Но, как бы то ни было, я поливал грязью ее память, оскорбляя все, к чему она меня воспитывала, бросая свои чувства в бутылки, порошок и иглы.