Лазарус - Джессика Гаджиала

— А их кто-то соблюдает? — спросил Репо. По опыту я знал, что ему было труднее всего угодить из всех моих начальников. Его представления о верности и традициях были абсолютными и непреклонными. В то время как Ренни, возможно, был нажимателем на кнопки и копателем грязи, который заставлял всех остальных нервничать, мне нечего было скрывать, и мне было похуй, что он узнает обо мне. Репо был тем, кто с большей вероятностью заставил бы меня попотеть. Он был любимцем Рейна и часто отвечал за проспектов.

— Братство превыше всего.

— Я уверен, ты знаешь, что это правило нарушалось много раз, — сказал Репо, кивая, — даже мной.

Он и Мейз были запретом — приказ, отданный Рейном. Но Репо не смог выполнить его.

— Мы понимаем, что в жизни случается всякое дерьмо, — начинает Рейн. — Призраки возвращаются, чтобы преследовать настоящее, или какой-нибудь мудак наступает тебе на ботинок, или, как это чаще всего бывает в этом гребаном клубе, похоже, женщины приходят со своими особыми неприятностями. Когда это происходит, легко забыть, что это и является причиной братства. Дело не только в бизнесе. Речь идет о семье. Я не сержусь, потому что тебе нужно было вернуться сюда и проведать свою девушку. Но я не рад, что ты не понял, что тебе следовало прийти ко мне по этому поводу. Не за разрешением, а за гребаной поддержкой.

— Я не знал, когда уходил, что она попала в беду, — защищался я. — И это было не мое дело посвящать тебя в ее личную борьбу. При всем уважении, Рейн, но ты не можешь ожидать, что я предам ее, чтобы быть верным тебе.

— О, кто-нибудь, запишите это, — Ло, безнадежный романтик, каким она была, была в обмороке. — Серьезно. Нам нужно как-нибудь рассказать об этом Бет.

Рейн фыркнул на это, но он улыбался.

— Я понимаю это. И теперь, когда ты знаешь, что у нее проблемы? — подсказывает он.

— Теперь мне нужно спросить ее, могу ли я посвятить тебя в то, через что она прошла.

— Я наркоманка, — безошибочно узнаваемый голос Бетани нарушил тишину после моих слов, заставив меня подпрыгнуть. Оглянувшись, я обнаружил, что она стоит в коридоре, глаза большие, губы дрожат, руки сжаты в кулаки.

Я знаю, как тяжело дались эти слова. Особенно в первый раз. Они обжигали язык, как аккумуляторная кислота. Я не мог себе представить, каково это — стоять тут перед аудиторией людей, которых ты едва знаешь, но знаешь, что тебе придется ежедневно сталкиваться с теми, чьего уважения ты хотела, и находить эти слова.

— Ее нелегко отвлечь, — сказал Сайрус из-за ее плеча, проводя рукой по бороде. — Хоть я чертовски обаятелен, — добавил он с ухмылкой.

— Лазарус нашел меня в один из моих самых худших моментов, когда я умирала от передозировки на тротуаре рядом с баром Чаза. Он отвез меня обратно к себе и помог мне бросить. Он думал, что у меня рецидив. Вот почему он вернулся.

Рейн кивнул на это. И, хотя вы, возможно, и не ожидали этого от его особого типа мрачного, опасного и отстраненного, он, очевидно, уловил ее страдание, потому что следующие слова, слетевшие с его губ, были словами утешения. — Знаю, это было нелегко, детка, — сказал он, кивнув, — но я ценю это. И ты можешь перестать дрожать, потому что никто здесь, блядь, не осуждает тебя за это. — Его светло-зеленые глаза обратились ко мне. — Но у нее, очевидно, не было рецидива.

— Она работала на таблеточной фабрике, — продолжил я, протягивая руку, и она почти подбежала ко мне, ударив меня всем телом и прерывисто выдохнув. — Отец и двое сыновей. Один сделал так, чтобы ей было нужно принимать обезболивающие таблетки, потом другой, делал вид, что помогает ей пройти реабилитацию, но на самом деле нет, потому что он делал какую-то хрень, чтобы усугубить ситуацию, а потом отправил ее к отцу.