Жена самурая - Виктория Богачева

Она вздрогнула, когда раздвинулись двери, и в комнату вошла служанка. Она оказалась молоденькой, совсем еще девчонкой — не в пример женщинам, которых Наоми видела вчера. Она носила скромное, простое кимоно темно-синего, почти черного цвета, и оби ему в тон, а волосы собирала в тугой гладкий узел на затылке.

— Наоми-сан? — девочка низко поклонилась ей. — Меня зовут Мисаки.

Наоми пригляделась к ней получше, замечая гербы на рукавах кимоно, что отличалось от одежды слуг в поместье Минамото.

— Кто ты? — спросила она. — Ведь не служанка?

— Я дочь Яшамару-сана. Он упр…

— Я знаю, — Наоми перебила ее, одарив настороженным взглядом. С чего бы дочери управляющего прислуживать ей?

— Такеши-сама велел мне… он подумал, что я смогу помочь вам обвыкнуться здесь, — правильно истолковав ее взгляд, поспешно пояснила Мисаки.

«Вот как? — Наоми вскинула бровь. Неужели Минамото действительно так подумал? Или послал девочку следить за ней? — А какая, впрочем, разница», — решила она, когда боль в боку вновь напомнила о себе. Сейчас она не была способна справляться со всем одна.

— Я позову лекаря? Он осмотрит и перевяжет вашу рану…

Лекарь оказался не слишком приятным мужчиной, вызвавшим у Наоми ничем не объяснимое отторжение. Но он действовал умело, не причиняя ей лишней боли, и ей не в чем было его упрекнуть. Он оставил травы, которые могли облегчить боль, велев заваривать их три раза в день, и пообещал зайти завтра, чтобы сменить повязку и проверить, не началось ли заражение.

После лекаря Наоми пришлось провести не самый приятный час ее жизни наедине со служанками, которые измеряли ее тело — по их словам, так велел Такеши-сама. И это было вполне объяснимо: все ее кимоно остались в поместье Токугава, и у нее не было сейчас ровным счетом никакой одежды. Даже хададзюбан, в который она куталась, принадлежал ее мужу.

Служанки были молчаливы и равнодушны, но Наоми все равно чувствовала, как жгут кожу их взгляды, как растет их недоумение, хотя они не позволили выказать его ни единым словом. Она вздохнула с облегчением, когда служанки позволили ей надеть хададзюбан и скрыть шрамы на своей спине, угловатую фигуру и маленькую грудь. Не говоря уже о многочисленных ссадинах, принесенных поединком. Царапины были даже на ее лице и на костяшках пальцев.

После их ухода больше всего Наоми хотелось остаться одной и как следует выплакаться, но Мисаки сказала, что ей следует спуститься ко второму завтраку, потому что Такеши-сама будет ее ждать. Она же принесла ей чужое кимоно темно-синего цвета и помогла его надеть. Наоми едва вынесла это, покрываясь холодным, липким потом. Ее мутило — то ли от голода, то ли от боли, и нестерпимо хотелось лечь, но она вышла из спальни и медленно направилась в комнату для трапез, ведя ладонью по внутренней раздвижной стене фусума. Ноги подгибались и дрожали, и она едва не расплакалась от облегчения, когда, наконец, дошла.

Слуги раздвинули перед ней двери, и Наоми оказалась в просторной и очень светлой комнате, встретившись взглядом с Такеши, сидевшем на татами во главе низкого стола. Единственная подушка лежала от него по правую руку, и Наоми пришлось пройти к ней.

— Доброе утро, — сказала она тихо, потому что молчать было еще страшнее, и получила в ответ сдержанный кивок.

Слуги принесли еду: рис и острые закуски, рыбу и тонкие лепешки и — отдельно ей — мисосиру.

— Итадакимас, — произнес Минамото, принимаясь за еду.

Больше они не говорили: Наоми вяло ковыряла палочками пресный рис, чувствуя, что не сможет съесть ни зернышка, и со стыдом смотрела на свои ободранные, трясущиеся руки. Изредка она бросала на Такеши быстрый, косой взгляд. Этим утром ей впервые представился шанс хорошенько рассмотреть своего?.. Она не знала, кем ей теперь приходится Минамото, не знала, как его называть.

— Ты не ешь, — бесстрастно заметил Такеши, прервав ее размышления.