Жена самурая - Виктория Богачева

Наоми охнула, прижав ладони ко рту. Она думала, что Кенджи-сама все время проводит во дворце, и потому не удивлялась его отсутствию во время трапез.

Такеши обжег ее пронзительным взглядом и скрестил руки на груди.

Это была тоска, теперь Наоми могла утверждать с уверенностью. Тоска и горечь.

— Это дурная весть, — он громко хрустнул кулаками. — Прием может закончиться не так, как мы ожидаем.

— А как? — она подалась вперед, посмотрела на него — настойчиво и требовательно.

Выходит, предчувствия ее не обманули. Она ничего себе не придумывала, когда думала, что даже воздух пахнет грозой. Пахнет как перед сильнейшим штормом, и вокруг царит липкая, всепоглощающая тишина.

— Правды должно быть в меру, — Такеши скривил губы. — Я сказал это, чтобы ты была готова ко всему.

Он постоял еще немного, вглядываясь в Наоми — жадно и будто бы нетерпеливо. А после развернулся, и его плечи были столь расправлены, а спина — выпрямлена, что у Наоми внутри все оборвалось.

— Такеши! — не помня себя позвала она и подбежала к нему, остановив у дверей.

Ее сердце стучало оглушительно громко, грозя вот-вот выпрыгнуть из груди. Она вцепилась ему в плечо, уверенная, что не сможет отпустить, даже если он одернет ее сейчас.

Но Такеши, измученный тягостными мыслями об отце и бессонными ночами, не одернул. Кривовато усмехнулся и накрыл ее руки ладонью, слегка сжав.

— А мы можем не пойти? — сбивчивым шепотом спросила Наоми, осознавая, каким будет ответ.

Минамото промолчал.

Вспомнил высохшие на ее щеках слезы, потерянный, раненный взгляд, одинокий силуэт в стороне ото всех.

Подумал, что теперь все это — вовсе неважно.

Подумал, что к моменту, когда вновь взойдет солнце, его жизнь может оборваться.

Подумал — и мягко поцеловал Наоми, придержав за подбородок двумя пальцами.

К его удивлению, она отстранилась первой. С невнятным всхлипом прикоснулась к губам, ощутив оставленную на них горечь, и с ужасом взглянула на Такеши.

Она знала, что он сделал.

Попрощался.

Наоми в одиночестве закончила свою прическу, пытаясь примириться с образовавшейся в груди пустотой. Ноющей. Зияющей.

Нанесла на лицо светлую пудру, которая не могла скрыть поселившегося в ее глазах отчаяния.

Подвела ресницы и веки тушью — руки от волнения дрожали и не слушались, и ровные линии все никак не желали получаться.

Кисточкой с краской провела по бледным, мгновенно пересохшим губам.

Достала шкатулку с драгоценностями, подаренную Такеши перед самым отъездом в Эдо.

Закрепила прическу золотыми кандзаси, заколками и булавками, выполненными из черепашьего панциря, с ярко сверкавшими бусинками из драгоценных камней.

Подвязала пучок шелковыми лентами с вытканным вручную узором.

Коснулась длинной шпильки, которую надлежало вертикально воткнуть в прическу.

И с криком смахнула всю кучу булавок, гребней, заколок и прочих украшений со стола, ничком упав на него и уткнувшись лбом в прохладное дерево.

Ее спина и плечи сотрясались от рыданий, но глаза были сухими. Наоми не плакала — выла внутри себя.

Позже, успокоившись, она позвала служанок, и в четыре руки те помогли ей надеть кимоно — черное, под стать кимоно Такеши, с вышитым на спине веером Минамото. Лишь только по подолу стелился набитый вручную узор из переплетавшихся веток, бутонов и лепестков сливы.

Дождавшись, пока служанки поправят на оби пышный бант, Наоми вышла в коридор. У дверей дома уже стоял Минамото, напряженно вглядываясь куда-то вдаль. Она не знала, но именно в той стороне находился императорский дворец.

Она поморщилась, когда склонилась, чтобы завязать ремешки на гэта — израненные ступни все еще болели, и хождение в жесткой обуви было для нее мучением.