— Да. Ты тогда только родился, и я не мог уйти. Но сердцу не прикажешь. Я скрывал всё три года, а потом она узнала. Услышала разговор. Мы приняли это решение вместе с твоей мамой. Сара тоже согласилась на это условие. Она не хотела, чтобы ребенок страдал.

— Я не просил этой жертвы. Лучше бы тебя вообще не было в моей жизни. Лучше бы ты был просто воскресным, — на эмоциях ногой толкаю журнальный столик. Ваза, стоявшая посередине, с треском падает вниз, оглушительно разбиваясь. Я сижу, держа руками голову, облокотившись локтями на колени. Гул в ушах не дает соображать здраво. Вся моя жизнь — ложь, обман и красивая картинка. В ней нет ни капли правды. Ненавижу все вокруг!

— Ты не понимаешь, ты еще совсем молодой, — пытается сесть рядом, но я не даю. Просто останавливаю, вытянув руку вперед. Стоп! Этим действием можно больше навредить моему состоянию в данный момент. Я похож на психа, который скукожился в позу эмбриона в сидячем положении, покачиваясь из стороны в сторону.

— Я достаточно взрослый, чтобы говорить такие слова.

— У меня не было выбора.

— Выбор есть всегда. Ты бы еще привел свою вторую бабу к нам домой, чтобы далеко не ходить. Как ты можешь так говорить. Я не могу тебя понять, папа! — шиплю на него, забыв напрочь про интонацию. Мое горло горит от собственного голоса и надрыва связок.

— Я влюбился, — слышу отчаяние в голосе, но мне совершенно не жаль, хотя понимаю, что он тоже страдал разрываясь. Но как только появляется жалость к нему, тут же всплывает образ мамы и эта мнимая, призрачная жалость растворяется. К ней сострадания больше в данной ситуации.

— Надо было сразу уходить, и не заставлять маму жить в нелюбви все эти годы, — заявляю хриплым и осипшим голосом. Меняю позу и откидываюсь на спинку мягкого дивана, поднимая голову вверх.

— Она сама попросила остаться, — он садится напротив в кресло. Я вижу сквозь прищуренные веки его выражение лица, на нем сострадание и боль.

— Она женщина. Конечно, она хотела спасти семью. Не удивлюсь, если она до сих пор надеется, — комок с желчью застревает в горле, но я понимаю мотив матери и совершенно не могу найти оправдание отцу. Закрываю полностью глаза и пытаюсь успокоиться. Дышу полной грудью.

— Когда-нибудь ты меня поймешь.

— Я никогда тебя не пойму, — развожу руками. — Я никогда так не поступлю. Если я когда-нибудь женюсь, то всеми способами буду оберегать чувства своей женщины.

— Главное, будь честен перед собой, сынок, — с некой обидой произносит отец. Я понимаю, что он хотел поддержки, а в ответ получил то, что услышал.

— Я буду достаточно честен, чтобы поступить как мужчина и взять ответственность за женщину. Но я никогда не заставлю ее страдать, находясь рядом не любя. Зачем обманывать? Зачем, каждый день приходить от другой женщины и видеть слезы этой. Ты жил, как тебе было удобно, признайся, — резко подскакивая, с этими словами я ускоряю шаг в сторону входной двери.

— Может ты и прав. Я хочу, чтобы ты сделал правильный выбор в жизни, — слышу эту реплику уже на пороге, стоя в дверях.

— Обязательно, папа. Я никогда не поступлю, как ты.

Выбегаю на улицу и в ярости пинаю урну возле входа. Достало, я готов громить все вокруг. Смотрю, как отходы разлетаются в разные стороны, ругаюсь и плетусь дальше. Просто иду в противоположном направлении от собственного квартала, прокручивая в голове обрывочные фразы, сказанные с горяча, и его ответы, которые я не могу уложить в голове.

Я постараюсь быть лучше, отец.

Глава 16. Журналистика

Энтони