Я закрыл глаза и мысленно перенесся в какое-нибудь приятное место, например, в парк, куда мы с Хейвен пошли после школы. Было весело. Я смеялся, Хейвен тоже.

Я уткнулся лицом в подушку, сжимая пальцами ее материал.

А потом я ушел мыслями далеко-далеко.

Я не могла видеть, кто приближается к кровати, так как цепи были слишком тугими, чтобы я могла сесть. Губы слиплись от сухости, а к векам словно приклеили грузики. Мне ужасно хотелось заснуть, но тело сопротивлялось, душевное и физическое истощение пыталось заставить меня погрузиться в темноту.

Когда в поле зрения появилась девушка с бутылкой воды, я едва не взмолилась. Но мне не пришлось этого делать: она открутила пластиковую крышку, поднесла ее к моим губам и опрокинула бутылку.

Прохладная жидкость легко скользнула в мое горло, и я втянула ее обратно так быстро, что бутылка затрещала, когда из нее вышел воздух. Она отдернула ее, и я дернула за цепи, пытаясь вернуть ее обратно.

Она лишь подождала, пока бутылка вернет свою форму, а затем снова поднесла ее к моим губам. Я отпила из бутылки, пока не высосала ее до дна. Девушка отстранила бутылку и уставилась на меня. Я уставилась в ответ, размышляя, не проститутка ли она. Если да, то у нее должен быть большой спрос, потому что она была сногсшибательна. Мягкие черты лица, хрупкие и тонкие, как и ее глаза странного серого цвета с бледно-зелеными вкраплениями в глубине. Они были такой же формы, как у Рема, слегка опущенные, но яркие и с таким выражением. Я узнала в них муку, как и в Реме.

Ее волосы длинными ленивыми локонами струились по плечам, а бледная безупречная кожа сочеталась со светлыми волосами. Это была не яркая блондинка, а спокойная блондинка, которая не кричала при виде цвета, а соответствовала всему остальному в ней.

Но при всей ее красоте мое внимание привлекло нечто другое — метка на ее запястье. Я увидела его лишь на секунду, когда она потянулась вперед, чтобы дать мне воды во второй раз, а затем рукав ее шелкового белого платья снова скользнул по нему.

Это было похоже на… клеймо. Выжженные слова впечатались в ее кожу. Она начала уходить, прихватив с собой пустую бутылку, когда я окликнула ее.

— Что со мной будет?

Когда она повернулась, шелковое платье развевалось вокруг ее ног, а затем оседало на ее стройных бедрах. Я хотела умолять ее помочь мне, отпустить меня, но мольбы никогда не помогали. Они лишь выставляли тебя слабым, а я знала, что эта девушка не освободит меня. Никто не освободит.

— Ты умрешь, если она добьется своего. — Несмотря на то, что ее слова пронзили меня, как нож, ее голос был мягким и приятным, полностью соответствуя всему остальному, кроме пустоты в ее глазах. В них не было ни надежды, ни смеха, ни даже гнева. Это были просто глаза, которые смотрели и видели, не реагируя, но в них была спрятана знакомая мука.

— Почему?

Она промолчала.

— Зачем ты принесла мне воды, если я все равно умру? Тебе доставляет удовольствие видеть девушку в цепях? Что дальше… Ты собираешься выпороть меня? Испортишь свое красивое шелковое платье моей кровью? — Я знала, что должна держать рот на замке, но если мне суждено умереть, то я собираюсь сделать это, сражаясь. — Я никогда не буду умолять. Ты можешь пороть меня до тех пор, пока я не умру, но я никогда не буду умолять тебя остановиться.

— Я боялась этого, — сказала она тихим, хриплым шепотом. — Они всегда смотрят.

— Что ты имеешь в виду? — Она подошла к двери и открыла ее. — Что ты имеешь в виду? — закричала я.

Дверь захлопнулась.

***

Грег проводил меня в туалет. Мои руки и ноги были так сведены судорогой, что у меня не было сил сопротивляться. Он не сводил с меня глаз, пока я спускала трусики и садилась на унитаз. Прошло несколько минут, прежде чем я наконец смогла сделать свои дела; страх перед сценой приобрел совсем другое значение.