Капитаны - Goldy Circe

Когда они отстраняются, соприкасаясь лбами, Леви явственно слышит мерный шум затухающего города и её горячее дыхание, которое смешивается с его от трепетной близи. Кáта издаёт глухой смешок и прикрывает глаза, расслабленно улыбаясь. Её нежная ладонь ложиться на его щёку, оглаживая линию скул, чуть задевая губы. Леви чуть отстраняется, любуясь ею, и тихо выговаривает хриплые слова:

— И что это значит, Кáта?

Она распахивает глаза, и чувственность зелёного оттенка заставляет его сердце биться чаще.

— Что мне хочется тебя целовать. Что ещё это значит? — улыбается Катрина. — Твоим языком подобное вроде именуется “знаком внимания”, так понятнее?

Леви молчит. Во взгляде скользит особенная серьёзность.

– “Знак внимания”, — усмехается. У них теперь любой шаг дальше так назывался. — Возможно, это покажется грубым, но я лишь хочу быть честен с тобой, хорошо?..

Подобное заявление вынуждает Бишоп внутренне собраться.

— Я не верю в любовь с первого взгляда, — говорит Аккерман, хмурясь. — Это глупые детские сказки.

— Обнадёжь, хотя бы просто в любовь ты веришь? — фыркает она.

Капитан чуть временит, подбирая ответ. С одной стороны, любовь для такого мира — элемент роскоши, что доступна лишь аристократом за стеной Сина. Она идёт в комплекте с золотой ложкой во рту, беспечным богатством и будто бы исходит из праздности. Но если Леви упомнит свою жизнь, то любовь всё же заглядывает даже в такое забытое древними богами место, как Подземный город. Аккерман поджимает губы: он по-своему любил Изабель и Фарлана, как прагматика-брата и неугомонную сестрицу; любил и сберегал расплывчатые воспоминания о матушке, лелеял тусклые моменты уроков Кенни и даже привязался к Эрвину и Ханджи.

Но Кáта спрашивает о большем. И этим она словно предлагает ему спрыгнуть в бездну, хотя и сама не догадывается, что находится за этим краем. Не знает, однако отчего-то верит в благополучный исход.

Леви всматривается в её глаза:

— Верю, — хриплое слово царапает горло. Он ощутимо выдыхает, видя, как Катрина снова становится мягче: даже блеск в её глазах, отражающий свечи и звёзды, сглаживается. — Я… я не могу сказать, что безраздельно тебя люблю, Кáта. Но я влюблён. И привязываюсь к тебе, потому это чувство во мне лишь крепнет. Я не хочу спешить или давить, поэтому если я предложу… не торопиться и привыкнуть друг к другу, ты не сочтешь себя оскорблённой?

Она моргает. “Влюблён”… Учитывая интонацию, Леви действительно вкладывает большой смысл в это.

Тем не менее, Бишоп щурится:

— Не торопиться говорить “люблю”, но целоваться, я правильно тебя поняла?

Аккерман подаётся вперёд, касается губами её лба, трепещущих век, линии бровей, кончика носа, и лишь потом целует губы. Неспешно, словно закрепляя сделку, утопая в ответной нежности.

— Тц, звучит хоть и топорно, но в общем смысле — да… — Кáта скользит ладонью по его лицу, чувственно, бередяще. — И ждать пока “люблю” сорвётся с языка по воле сердца и без сопротивления разума.

— Ты же понял, что я упрямая, — смеётся она в поцелуй. — Мне этого довольно, Леви. Пока — даже с лихвой. Я приготовлюсь ждать…

Он сглатывает неопределённое чувство растерянности: Катрина своей линейной бесхитринностью выбивает его из привычной колеи, где люди говорят одно, вкладывая в значение иное. Леви сжимает её мизинец, а затем выпускает на мгновение, чтобы в следующий миг переплести все пальцы в крепкий замок.

— Договорились. — Свободная рука оглаживает женское плечо, скрытое оранжевым кителем, мягко уходит ладонью на шею, призрачно чувствуя пульс, и, наконец, оглаживает щёку. Аккерман осторожно подаётся вперёд. Губы накрывают её, увлекая в поцелуй — страстный, трепетный и ласковый. Во всех движениях — в том, как он тянет Кáту ближе к себе, в том, как не отстраняется, стоит ей сбито ответить с не уступающим жаром — скользит нечто необычайно мужественное.