Игра в имитацию - Мила Гусева

Он уже собирался возвращаться в Дартмут, но решил заглянуть в последний раз перед отъездом. Забравшись в изножье кровати прямо в пыльных кедах, он болтал без умолку, подробно рассказывая о пышной свадьбе своей матери и старательно обходя стороной тему о профессоре Торпе.

Словно это имя стало негласным табу.

Она догадывалась, кого на самом деле стоит благодарить за такую деликатность — наверняка неугомонная Синклер растрезвонила Гликеру, какой фатальный крах потерпела вторая в жизни Аддамс попытка начать нормальные отношения.

В общем, посетителей было немало.

За восемь дней пребывания в унылых больничных стенах её навестили даже те из знакомых, кого Уэнсдэй едва помнила.

Многочисленные дурацкие букеты на прикроватной тумбе едва успевали сбросить первые лепестки, как на их месте оказывались новые, а на апельсины она уже буквально не могла смотреть, искренне недоумевая, откуда вообще пошла дурацкая традиция приносить пациентам цитрусы. Всё это чертовски напоминало нескончаемую панихиду, когда куча людей вспомнила об умершем лишь после того, как он благополучно отошёл в мир иной — идиотский раздражающий театр абсурда.

Вот только среди бесчисленных визитёров недоставало одного человека.

Торп так и не пришёл к ней — ни на второй день, ни на пятый, ни на восьмой.

Первое время Аддамс зачем-то искала ему оправдания. И ведь даже находила — фальшивый профессор наверняка был занят организацией похорон младшей сестры, завершением длительного расследования или ещё чёрт знает чем.

Но постепенно бессмысленные оправдания окончательно себя исчерпали, и волей-неволей ей пришлось смириться с неизбежным.

Он не приходил, потому что ему было тотально наплевать — и это осознание оказалось в стократ больнее всех полученных ран.

Oh merda, ну чего она ожидала?

Безмозглая наивная идиотка.

Всё это время она была только пешкой в жестоком противостоянии двух ферзей.

А теперь чёрному ферзю поставлен безоговорочный разгромный мат, и чудом уцелевшая пешка убрана обратно в коробку вместе с другими шахматными фигурами.

Чудовищная обида тлела внутри словно пепелище несбывшихся надежд, но Уэнсдэй старательно гнала прочь неутешительные мысли, по привычке пряча истинные эмоции за бесстрастной маской абсолютного равнодушия.

Это было совсем несложно.

Это она умела лучше всего.

Накрывало только ночами — когда она резко распахивала глаза после очередного леденящего кровь кошмара. Тогда Аддамс позволяла себе недопустимую слабость и невольно представляла, что она здесь не одна. Вспоминала насыщенный аромат древесного парфюма, обволакивающее тепло чужих рук, жаркий шёпот на ухо… Это помогало заснуть.

А утром она в очередной раз давала себе непреложный обет никогда больше не думать о проклятом профессоре — чтобы снова нарушить обещание после захода солнца. Нескончаемый порочный круг, вырваться из которого никак не удавалось. Но Уэнсдэй твёрдо знала, что невыполнимых задач для неё не существовало. Нужно только немного потерпеть.

Девятый день пребывания в больнице ознаменован радостным событием.

Измерив давление и внимательно пролистав тонкую медицинскую карту, дежурный врач расплывается в довольной улыбке — и почти торжественно сообщает, что если все показатели останутся в норме, её выпишут уже завтра. Это звучит настолько воодушевляюще, что Уэнсдэй слегка приподнимает уголки губ в слабом подобии ответной улыбки.