Игра в имитацию - Мила Гусева

За приподнятыми наполовину жалюзи стояла кромешная темнота безлунной ночи, поэтому блондинка спала очень крепко — Аддамс пришлось трижды позвать её по имени, прежде чем Синклер начала шевелиться и осоловело моргать. А секундой позже резко вскинула голову, встрепенулась всем телом, сбрасывая оковы Морфея, и воззрилась на соседку с таким ошарашенным видом, словно Уэнсдэй только что воскресла из мёртвых. А потом надрывно всхлипнула, стремглав рванула к больничной койке и заключила подругу в кольцо удушающих объятий.

Из длинного диалога с блондинкой, поминутно перемежающегося слезами и причитаниями, Аддамс узнала, что в тот роковой вечер Синклер забила тревогу уже после полуночи.

А когда пришла в их комнату и обнаружила в одном из ящиков стола ту самую угрозу, сразу же помчалась прямиком в полицейский участок. Удивительно, но шериф Галпин отнёсся к отчаянно паникующей девушке с неожиданным участием — напоил чаем и клятвенно заверил, что полиция сделает всё возможное, чтобы отыскать Уэнсдэй.

А потом набрал номер Торпа.

Лжепрофессор примчался в участок прямо из больницы, даже не потрудившись сменить домашнюю пижаму на более подходящую одежду. Их разговора Энид почти не слышала, но диалог вышел эмоциональным — детектив и шериф о чём-то долго спорили на повышенных тонах, заперевшись в кабинете последнего. Кажется, Ксавье настаивал, что Роуэна необходимо немедленно взять под стражу и подвергнуть жёсткому допросу. Галпин же выражал опасения, что сообщник маньяка может испугаться и в панике сотворить непоправимое.

К общему знаменателю они в ту ночь так и не пришли, поэтому Торп пулей вылетел из кабинета шерифа и забрал Синклер с собой, чтобы в подробностях посвятить её во все события последних месяцев.

Ничего удивительного, что чрезмерно впечатлительная блондинка прониклась историей частного детектива под прикрытием и теперь настаивала, что Уэнсдэй необходимо поговорить с ним, а не рубить с плеча «так категорично и необдуманно».

Но Аддамс была непреклонна.

Разумеется, она прекрасно понимала, что фальшивый профессор не мог наверняка знать, что семейка Ласлоу нацелилась именно на неё, но… Уэнсдэй злилась совсем не из-за того, что Ксавье вполне осознанно подверг её опасности.

Самым сокрушительным ударом стало совсем другое — он не посвятил её в свои планы.

А ведь она бы без тени сомнений согласилась помочь. Торпу нужно было только попросить.

Но он решил поступить по-своему. Очевидно, в очередной раз счёл ниже своего достоинства приобщать её к расследованию. В очередной раз отнёсся к ней с унизительным пренебрежением, в очередной раз не поставил её вровень с собой. Как делал всегда.

И такого она простить не могла.

Это было уже слишком.

Перешло всякие границы допустимого и стало последней каплей в чаше её терпения.

На следующий день из Нью-Джерси приехали родители — Мортиша и Гомес влетели в палату с одинаково округлившимися глазами.

Мать сочувственно гладила Уэнсдэй по волосам, поминутно издавая томные сокрушённые вздохи. Отец и вовсе был не в состоянии скрыть своего беспокойства — громогласно сотрясал воздух, переходя с английского на итальянский в порыве эмоций и обещая разнести Гарвард в пух и прах за невозможность обеспечить элементарную безопасность для студентов. И хотя Аддамс была искренне рада видеть своих родных, их присутствие изрядно утомляло — поэтому она выдохнула с облегчением, когда Мортиша и Гомес удалились в отель через дорогу.

А ближе к вечеру её неожиданно навестил тот, кого Уэнсдэй меньше всего ожидала увидеть. Тайлер долго мялся на пороге палаты, комкая в руках крафтовый пакет со свежими фруктами, а потом потупил взгляд ореховых глаз в пол и начал извиняться за всё подряд.