Не обещай - Фло Ренцен

— Норм. Все это проходили уже. Истерить не будем.

Мне плевать, верит он или нет, как мне плевать, если ему не плевать.

Но если не поверил, значит, считает, что я страдаю и отчаянно вру? Ну, нет.

Решаю уточнить, добавив «иллюстраций» и сдобрив самоиронией:

— Хватило мне всех этих разбеганий с Михой и того, что потом было.

— Да? — тихо спрашивает он. — А что, так херово было?

— Ну — херово, — усмехаюсь. — Да слушай, фигня одна. Из окошка прыгать собиралась, — говорю улыбаясь, специально так, чтобы он не понял, всерьез я или — поржать черным юморком.

— Себе дороже — опять лезть на карниз… стоять, как потерпевшая, вниз смотреть… рассуждать, как все херово и как близко избавление — один только шаг. Как манит бездна.

Он понимает, интересно, что я не шучу? Что это не фантазии, к коим не обнаруживала доселе склонности, а воспоминания? Наверно, понимает.

Иллюстрирую красочней:

— Убеждать себя, что я, конечно, далека от этого… но как же просто… — выдерживаю эффектную паузу: отпиваю глоток вина и не сразу глотаю, как будто собираюсь прополоскать во рту, — …и даже загражденьице такое есть, чтобы никто не упал. Но тогда можно просто взять стул, стать на него — и загражденьице не помеха.

Да-да, все это — я. Тогда и было. В тумане ни черта не видно, но воспоминания ясны, как со «вчера».

В Берлине хватает высоток, но тогда мне не пришлось никуда лезть — достаточно было приехать на работу, в Буда-Хауз. И поставить стул.

Стулья-то какие неудобные… все офисные, крутящиеся… Насчет бездны тоже не соврала — так и было. Это сейчас смешно вспомнить — тогда смеяться не хотелось, потому что не моглось. Ничего не моглось — настолько ужасающе простым казался этот шаг. И не держало ничто. Ни изнутри, ни снаружи. Лишь несколько тревожила мысль о маме. Мама… да, разве, только мама. И Эрни, обалдуй этот… Или ему по барабану… вздохнет и забудет… Но мама? Нет, маму жалко… Но какое все это земное, а сейчас манит к воздушному… а по воздуху летают. Пусть полет этот тоже окончится землей, но я этого уже не почувствую. Пятно такое останется некрасивое, большое, но его я не увижу.

Этим я с ним не делюсь — подумает, совсем рехнулась.

Да как же он не понимает, насколько теперь все по-иному? Я не о том, что поумнела — это, кстати, не факт. Осознание бесполезности и несоответствия проблемы и ее (не-)решения настало еще тогда. А ведь я тогда ребенка потеряла. Теперь же вообще проблемы нет. Туман, а бездны в нем не видно. А сигать неведомо куда, пусть даже в полном отчаянии — увольте. Не по-моему это как-то.

Если честно, я бы и тогда не прыгнула, а там еще вдобавок пришла Рози. Ворвалась в те глючные рассуждения и схватила меня за локоть.

Каким образом эта чумовая девка нарисовалась там тогда, для меня до сих пор остается загадкой. Но я ведь говорила — у нее нюх на определенные вещи, и она тогда вцепилась мне в локоть. Помню, как вонзились мне в кожу ее длиннющие когти с красным маникюром. Она прилагала максимум усилий — а вдруг я буйная, вдруг вырываться стану. Пёрла меня куда-то в туалет. Был бы там рядом душ — она бы меня под него засунула, окатила бы… Пёрла и приговаривала сквозь зубы: «Не дури… не дури… дура… вот ты дура… Да ты ни хера еще не испытала… Ты думаешь, это больно?.. Это страшно?.. Забей… Прикинь — ну родила бы от этого ублюдка… и на хер тебе это надо… Ты молодая, здоровая… Все впереди еще…»

Я хорошо помню, даже сейчас ощущаю то мое чувство «в ответ» на ее увещевания. Те клокочущие, душащие, сухие рыдания у меня в горле: и что ты, соплячка, знаешь… и что… и что… и что может быть хуже?..