Возвращаясь ко мне, она выхватывает мой нож, который я не заметил, как она бросила на кровать рядом со мной.

Ее взгляд скользит по моему телу, ее внимание останавливается на каждом шраме, но она ничего не говорит, убирая мой клинок и пряча его в карман.

Я клянусь здесь и сейчас, что собираюсь пойти против приказов Эвана и подарить ей свой собственный.

Она выглядит слишком охуенно, чтобы его не иметь. Даже если она использует его только в спальне.

— Кто-нибудь еще знает, где мы находимся?

— Нет.

— Могу я поговорить с ними?

Я киваю. — Через Wi-Fi.

— И где я могу найти код для этого, дьявольский мальчик?

Мои губы подергиваются при упоминании ее прозвища для меня. Мне это не должно нравиться. Но, черт возьми, мне многое нравится, чего, вероятно, не стоит делать, когда речь заходит о Каллисте Чирилло.

— Ты уже подключена, Ангел.

Она протягивает руку, и я ожидаю, что она развяжет меня, но это не входит в ее намерения. Ее рука ложится на мою шершавую щеку, и она пристально смотрит мне в глаза, пока я не клянусь, что она может заглянуть прямо в мою черную и запятнанную душу.

Ее большой палец проводит по моему рту, и мне до боли хочется, чтобы это были ее губы.

— Ты достоин этого, Николас. Чертовски достоин.

Прежде чем у меня появляется шанс даже подумать о том, что ответить на это заявление, она хватает свой iPad сбоку и уходит, закрывая за собой дверь.

7

КАЛЛИ

Мое сердце бешено колотится в груди, а рука дрожит, когда я снова вытаскиваю ключи и начинаю выяснять, какой из них подходит к двери передо мной.

— Давай, — умоляю я, когда первые два не подходят.

К счастью, третий — тот самый, и всего через несколько секунд я открываю огромную дверь и, наконец, вдыхаю глоток свежего воздуха, выходя в тепло весеннего солнца.

Мои руки дрожат, а грудь вздымается, когда я подхожу к двуспальному шезлонгу и опускаюсь на него.

Я игнорирую свой iPad и телефоны в кармане. Прямо сейчас у меня нет сил разговаривать с кем-либо еще.

У меня голова идет кругом от времени, проведенного с Деймоном в той спальне.

Я зажмуриваю глаза, и образ его покрытой шрамами груди и живота возвращается ко мне.

Мой собственный желудок сжимается от боли, которую он, очевидно, перенес.

Я знала об операциях, которые он перенес в детстве. Ни для кого не было секретом, что он родился с дырой в сердце и перенес не одну операцию, чтобы все исправить в ранние годы. Но я не ожидала остального. Злые, грубые раны. Ожоги.

Раскаленные слезы наполняют мои глаза, когда я пытаюсь даже представить, через что он мог пройти.

Все парни за эти годы не раз дрались, и в какой-то момент все они были ранены настолько сильно, что оказались в больнице, или, по крайней мере, Джанна нанесла им визит, чтобы залатать их.

Но я никогда не слышала, чтобы Деймон так сильно пострадал.

Я думаю, на самом деле это не должно быть сюрпризом, учитывая, что мне никто ничего не говорит. Но что-то подсказывает мне, что никто другой тоже не знает. И от этого у меня просто болит сердце.

Одинокая слеза скатывается по моей щеке, когда я думаю о том бедном маленьком мальчике, которому снова и снова говорили, что он недостаточно хорош.

Возможно, я совершенно наивна в отношении того, что произошло на самом деле, но я вижу это в нем. Я вижу его боль. Я вижу его веру в слова, которые были брошены в него в детстве.

Единственный человек, который хоть как-то понимает, через что он прошел, — это Алекс. Но даже сейчас, я подозреваю, что он тоже на самом деле не знает.

Протягивая руку, я сердито смахиваю слезу.

Я не хочу, чтобы он думал, что я его жалею.

Я хочу быть сильной ради него. Я хочу стоять рядом с ним и держать его за руку, показать ему, что все, что он всегда чувствовал, — чушь собачья.

Но я не могу.

Его вид, то, что он сказал о себе…