Целуя ее в нос, я поднимаюсь на ноги. Она тянется ко мне, кончиками пальцев касаясь моего члена, когда я встаю, и заставляя его подергиваться от возбуждения.

— Значит, ты будешь трахать меня до бесчувствия голым, не проверив, принимаю ли я противозачаточные. Несколько раз, — добавляет она. — Но ты беспокоишься о—

— Я знаю, что ты принимаешь таблетки, Ангел. И я не сделаю ничего, чтобы рисковать твоим здоровьем—

— Откуда? Откуда ты знаешь, что я принимаю таблетки? — требует она, садясь на край шезлонга. Ее юбка задирается вокруг бедер, дразня меня кружевами, которые прикрывают ее. Мысль о том, что эта ткань влажная и покрыта моей спермой, которая капает из нее, мгновенно заставляет мой член затвердеть. Чего она не упускает, когда ткань моих спортивных штанов начинает расползаться.

Игнорируя это, она запрыгивает на шезлонг, так что мы смотрим друг другу в глаза. — Как, Деймон?

— Я видел твою медицинскую карту.

— Т-ты видел мою медицинскую карту? — повторяет она, как попугай.

Я пожимаю плечами, не видя в этом проблем. — Я бы предложил тебе свои, — говорю я, — но ты смотришь на них. — Я опускаю руки по бокам и отступаю назад, предлагая ей себя еще раз, несмотря на тугой узел в животе, который вызывает это движение.

Она опускает глаза, и мою кожу покалывает от ее внимания именно там, где я этого не хочу. Хотя, это не так плохо, как было бы, если бы кто-то другой изучал меня так пристально.

— Ты хотя бы проверял это? — спрашивает она, спрыгивая с шезлонга и сокращая расстояние между нами.

Все мое тело содрогается, когда она касается самого уродливого шрама на моем боку. Он почти три дюйма длиной и был любезно предоставлен каким-то ублюдком с зазубренным ножом два года назад. Я даже не предвидел, что этот ублюдок приближается, но я чертовски уверен, что почувствовал это.

Я пожимаю плечами, потому что что я могу сказать? Очевидно, что я этого не делал. Я просто приводил себя в порядок и молился, чтобы он не задел чего-нибудь жизненно важного. Я проглотил пару таблеток снотворного, запив бутылкой виски, которую украл из папиного кабинета, и просто надеялась на лучшее.

Я проснулся два дня спустя с долбаной болью в боку, но я был жив, так что к черту это.

— Никогда больше так не делай, Николас. Пообещай мне, — умоляет она, ее большой палец остается на шраме, в то время как остальные пальцы обхватывают мой бок, притягивая меня ближе. И какой же я дурак, я иду к ней.

— Что? Получить удар ножом? Я сделаю все, что в моих силах, Ангел.

— Ну, да. Но если ты пострадаешь, тебе нужно, чтобы на это посмотрели.

— Я выжил, — бормочу я.

— А что, если бы ты этого не сделал? Что бы я делала тогда? — спрашивает она, и слезы быстро наполняют ее глаза.

— Я бы не омрачил твою душу, — бормочу я, обхватывая ее щеку ладонью.

— Нет. Это не—

— Пойдем. — Я беру ее за руку и тащу в дом.

Она стоит, молча прислонившись к дверному косяку ванной в главной спальне, в которую я ее поселил, когда мы приехали, и я не могу сдержать улыбку.

— Я думал, тебе не нравится смотреть, — бросаю я через плечо.

— Ты прекрасен, ты знаешь это?

Горький смех срывается с моих губ.

— Это, пожалуй, самое далекое от истины, что ты можешь извлечь, Ангел.

— Чушь собачья, — выплевывает она, когда я отстраняюсь и краснею.

Я попадаюсь под взгляд ее завораживающих голубых глаз, когда подхожу к раковине.

— Перестань смотреть на мир через розовые очки, Калли.

Ее губы раздраженно поджимаются.

— Я вижу вещи совершенно ясно. Не относись ко мне так, как они, — кипит она.

— Тогда перестань романтизировать это. — Я указываю на себя. — Наши жизни уродливы, грязные, жестокие. Ни во мне, ни в том, что я делаю, нет ничего прекрасного.

— Ты такой для меня.

Мои губы приоткрываются, чтобы еще раз возразить, но как я могу, когда она думает, что она права?