Дыши - Кристен Эшли

Я уселась на табурет, пока Чейз наливал мне вино. Он поставил бокал у моей тарелки, достал из упаковки бутылку пива, остальные пять убрал в холодильник, концом штопора открыл крышечку, а затем присоединился ко мне за стойкой.

Я уставилась на пиццу, впервые обратив на нее внимание. Похоже, Чейз был любителем мяса, так же, как Изгой Эл любителем мясных консервов. Я увидела пепперони, колбасу, бекон, фарш, ветчину, панчетту и что-то похожее на чоризо. А еще грибы, оливки и перец.

Взяв пармезан и начав посыпать им пиццу, я с радостью отметила тот факт, что мне всего двадцать девять, и я еще не страдаю от изжоги.

Меня поразило несколько вещей: мы ели в тишине, я выступала в роли хозяйки, и что более важно, Чейз находил меня интересной. Часть того, чтобы быть интересной, заключалась в том, чтобы быть хорошим собеседником. У нас никогда не возникало проблем с разговором, но мы также никогда не оказывались в нормальной ситуации, которая требовала бы обычного разговора.

Внезапно, я снова занервничала.

Поэтому принялась болтать.

При этом сосредоточенно разрезая пиццу.

— Ты сказал, что твой отец мало чему тебя научил. Вы не близки?

— Я ненавижу его всем своим существом.

Я моргнула, наблюдая, как вилка вонзается в пиццу, а нож режет кусок, повернула голову и посмотрела на Чейза, поняв, что он не любитель есть пиццу вилкой и ножом. Он держал ломтик в руке и жевал.

— Ты его ненавидишь? — прошептала я.

Чейз проглотил и посмотрел на меня.

— Всем своим существом.

— Сказано, э-э… твердо, — заметила я.

— Ага, — согласился он и откусил еще пиццы.

Я вернулась к своему куску, пробормотав:

— Извини, я не должна была спрашивать.

Я взяла отрезанный кусочек в рот, когда Чейз спросил:

— Мы знакомимся друг с другом?

И я снова посмотрела на него.

Я прожевала и кивнула.

Он кивнул в ответ и продолжил говорить.

— Тогда такое тебе нужно знать обо мне. Я ненавижу своего отца. С мамой мы близки, но она чувствительная. Немного неуравновешенная. Может что-нибудь забыть, завестись из-за этого, стать неуклюжей, разбить вещи, завестись уже по этому поводу, потом принять таблетку или выпить, прилечь на некоторое время, и все снова будет хорошо. В этом вся она. В остальное время она милая и любящая. Много занимается благотворительностью, потому что ей это нравится, и она относится к этому серьезно. Это не способ скоротать время и попасть на страницы светской хроники. Она искренне хочет помочь. У нее мало друзей не потому, что она не дружелюбна. А потому, что у нее нет внутренних сил мириться с теми, кто лжет, использует других, манипулирует или предает, а таких в ее кругу много. Поэтому она направляет свою энергию на важных для нее людей, которые излучают позитив. Она не глупая, но не всегда поступает рационально, и в большинстве случаев это забавно, но иногда она накручивает себя, отчего опять же заводится.

Он откусил пиццы, прожевал, пока я смотрела, проглотил и закончил:

— Она любит меня, а я люблю ее. Я не могу проводить с ней столько времени, сколько хочу, потому что она живет в двух часах езды отсюда, а мой отец — мудак, так что если он дома, то я не приезжаю. И она делает чертовски вкусное мороженое.

— Вот, значит, как, — тихо сказала я, и он усмехнулся.

— Вот так, — пробормотал он и откусил еще пиццы.

Я снова перевела внимание на свою пиццу и засунула кусочек в рот, когда Чейз спросил:

— Твои родные?

Я посмотрела на него, прожевала, проглотила, положила нож и вилку и взяла вино. Отпив глоток, облокотилась о стойку, подняла бокал с вином и ответила: