Дыши - Кристен Эшли

— Папа у меня классный. Мудрый. Веселый. Любит меня. Любит мою сестру. Любит моего брата, хотя очень хочет надрать ему зад. И я его люблю. Мама тоже классная. Она мудрая, но более спокойная, чем папа. То же касается и веселья. Она меня любит. Любит мою сестру, хотя частенько испытывает желание свернуть ей шею. Она обожает моего брата, и я не психолог, но думаю, именно поэтому он делает такие вещи, от которых папа хочет надрать ему зад.

— Какая ты по старшинству?

— Средняя. Моя сестра Лиза на три года старше. Брат Джуд на три года младше.

Я сделала глоток вина, а Чейз взял второй кусок и спросил:

— Почему твой отец хочет надрать зад твоему брату?

Я поставила бокал и вернулась к пицце, отвечая:

— Ну, больше уже не хочет. Год назад Джуд ушел в армию. В знак благодарности, что он поступил на военную службу, папа отправился в католическую церковь, и отчитал сотню раз «Аве, Мария», а мы даже не католики.

Я услышала смешок Чейза, сунула в рот кусочек пиццы, и, жуя, посмотрела на него и улыбнулась.

— Так почему твой папа хотел надрать ему зад? — исправился он.

Я проглотила и ответила:

— Потому что Джуд был занозой в его и всех остальных задницах. Я люблю брата. Он веселый парень. Очень веселый. Но безответственный. Его выгнали из университета. Уволили с первых трех работ. За шесть лет он успел пожить в четырех штатах. У него было семь тысяч подружек. Все милые, добрые, умные и красивые, и каждая, с кем он знакомил семью, нам нравилась. Выигрышная комбинация, которую трудно найти. Но Джуд отшвыривал их в сторону, будто они были грязными алкашками на одну ночь, которых он по пьяни подцепил на концерте Blue Oyster Cult, а на утро проснулся с пятидесятитрехлетней женщиной, которая с тринадцати лет завтракала бутылкой водки и выкуривала по три пачки сигарет в день.

Тело Чейза дрожало, он ухмылялся, а голос дребезжал от веселья, когда он заметил:

— Хорошее описание.

— Я много читаю, поэтому у меня живое воображение, — объяснила я.

— Нет, — тихо ответил он, в его голосе слышалась дрожь другого рода, от которой по моей коже пробежали мурашки. — Ты — Фэй, так что ты — милая.

— И это тоже, — беззаботно согласилась, но вышло хрипло.

Его рука потянулась ко мне, зацепила меня за шею, и я обнаружила, что мое тело движется к нему, а глаза остаются прикованы к нему, пока они не были вынуждены закрыться, когда его голова опустилась и наши губы сомкнулись.

Как только это произошло, он сжал мою шею, отстраняя меня, чтобы я села на место, и отпустил.

Но чудесное покалывание от его губ там, где они меня касались, осталось.

Он откусил пиццу, прожевал и проглотил. Я отрезала кусочек, положила в рот, прожевала, проглотила и потянулась за бокалом.

— Значит, Джуд в порядке? — вернулся Чейз к разговору.

Я кивнула, поставила бокал на стойку, взяла корочку от пиццы, откусила и посмотрела на него, наблюдая, как он тянется за следующим куском.

Я проглотила и продолжила делиться.

— Он ушел в армию. Позвонил папе, они поговорили по душам как мужчина с мужчиной, и Джуд объяснил ему кое-что. Судя по всему, Джуд нуждался в дисциплине. Ему там очень нравится. Он хочет сделать карьеру в армии. Сержант. И мы говорим не о капрале, а о сержанте-майоре. Он действительно задался целью. Думаю, мне не следует удивляться. Папа служил в морской пехоте, очень гордился этим и, пока мы росли, постоянно об этом рассказывал. Джуд увлекался спортом, поэтому знал, как быть в команде, следовать примеру тренера, но при этом оставаться лидером. Думаю, его последним бунтом было то, что он пошел в армию, а не в морскую пехоту, но папа не жалуется.

Я откусила еще от корочки, а Чейз тихо спросил:

— Ты беспокоишься о нем?

Я покачала головой, прожевала, проглотила и ответила: