— Так ты хочешь сказать, что я больше не могу приходить домой, чтобы навестить её?

— Боже, нет. Ты, что, не знаешь свою сестру? Она оторвёт нам головы, если мы больше не позволим её любимому брату навещать её.

— Тогда о чём ты тогда говоришь?

— Она не придёт на игру в пятницу.

— Господи. Ты мог бы просто начать с этого, а потом уточнить, вместо того чтобы доводить меня до сердечного приступа, — говорю я ему.

— Я знаю, тебе не нравится, когда она не приходит на твои игры…

Я прервал его.

— Пап, всё, что имеет значение, — это то, что состояние Эйры не ухудшается. Мы не можем рисковать её жизнью. Всё и так плохо. Ты правда думаешь, что я расстроюсь из-за того, что она пропускает мои игры, когда она является прямо-таки «ловцом инфекций»?

Он одаривает меня тонкой улыбкой, прежде чем развернуть и похлопать меня между лопаток, отпуская меня.

— Мы начнём с разминки! — Он дует в свисток, оповещая нас о начале тренировки.

Мой отец настаивает, чтобы сегодня мы разминались намного дольше, чем когда-либо.

Обычно мы делаем растяжку пару минут, просто чтобы разогнать кровь, может быть, забросим шайбу один раз. Без вратаря. Но не в этот раз. Тренер Картер заставил нас кататься взад и вперёд по льду в течении часа, так быстро, как мы можем. И, если, на его взгляд, мы казались ему слишком медлительными, то нам приходилось повторять это. Снова и снова.

Проходит два часа, и большинство ребят сидят на льду, протестуя против того, чтобы продолжать тренировку. Мы работаем над тем, чтобы забрасывать шайбу «правильным способом». По некоторым причинам наши вратари сегодня решили не пропускать даже одну шайбу.

Видите ли, если бы это была игра против какой-нибудь другой команды, это было бы хорошо, даже великолепно. Но не позволять нам, их собственным товарищам по команде, забрасывать эти чёртовы шайбы в ворота, когда мы уже близки к смерти на льду, просто отстой.

И поскольку команде не удаётся забросить даже одну шайбу в сетку, тренер Картер продолжает давить на нас.

— Вы не выйдете отсюда, пока все вы не забьёте хотя бы по одному голу, — вот что он сказал полчаса назад.

Ещё через час половина команды хочет сбежать и больше никогда не ступать на этот лёд. Или на любой другой.

— Отлично, идите выпейте что-нибудь, чтобы избежать обезвоживания, а потом тащите свои убогие задницы обратно сюда! — кричит он, отпуская нас максимум на пять минут.

Я наблюдаю, как мои товарищи по команде катятся к выходу, бегут, чтобы набрать немного воды в свой организм. Я остаюсь на льду. По крайней мере, до тех пор, пока я не увидел те же светлые волосы, которые я видел на том же самом месте пять дней назад.

Лили здесь.

— Который сейчас час? — спрашиваю я своего отца.

Он проверяет свой телефон и говорит:

— 5:42, а что?

— Разрешишь быстренько с кое-кем поздороваться?

Я наблюдаю, как мой отец осматривает арену, пытаясь найти того, с кем я хочу поздороваться. Когда он, наконец, замечает Лили, он усмехается, затем осматривает её с ног до головы.

— Ты уверен, что хочешь поздороваться с ней в таком наряде?

— Лили видала деньки и похуже, — говорю я, умоляюще глядя на него. Если они работают на Эйру, то должны работать и на меня.

Спойлер: Они этого не делают.

— Прекрати строить щенячьи глазки, дитя, — смеётся он. — Ты хочешь стать профессионалом, Колин. Ты не можешь просто так покинуть лёд ради какой-то девчонки.

— Но она не просто какая-то девчонка, папа. — Это правда. Лили для меня не просто какая-то девочка. Она гораздо больше.

— У тебя две минуты.

Я не теряю ни секунды и сразу же качусь к выходу на другой стороне льда и бегу навстречу Лили. Набегу я снимаю перчатки. Эти перчатки не позволяют мне слишком много двигаться. Или я просто хочу почувствовать её кожу на своей. В любом случае, я не против пока их снять.