Клянусь этой жизнью - Рене Карлино

— Что мы можем сделать? Я имею в виду, мы не можем быть вместе — нам некуда идти. — Его голос стал выше. — Тут ничего не поделаешь, Эм.

Проведя рукой вверх и вниз по его спине, я произнесла.

— Все нормально. Я имела в виду, что хочу тебя… однажды.

— Однажды, — повторил он. — Надеюсь, что это «однажды» произойдет очень скоро. Кажется, что все всегда пытаются нам помешать.

— Кто — все? О чем ты говоришь? Мой папа сядет в тюрьму. Твоя мама занята своими делами, и с Келлерами все будет в порядке, пока я не попадусь. Мне этого достаточно, Джексон. Мне пока достаточно просто быть рядом с тобой.

Он посмотрел на меня, в его глазах стояли слезы.

— Знаю, извини. Я такой ворчун. Просто мне шестнадцать, понимаешь? — рассмеялся он наконец, и я вместе с ним.

Я знала, что он имел в виду. Мы были влюблены. И хотели стать как можно ближе. Физическая составляющая отношений казалась нам абсолютно невинной. Мы бы сделали это из любви друг к другу, а не из-за похоти и давления сверстников. Мы были преданны друг другу и искренне любили, сильнее, чем большинство женатых людей — по крайней мере, тех, кого мы знали. Годами мы развивали любовь и уважение друг к другу. Секс в пятнадцать лет кому-то мог бы показаться слишком ранним, но для нас возраст был как нельзя более подходящим.

— Понимаю, — ответила я. — Чувствую то же самое.

— Я так сильно хочу тебя. Только об этом и могу думать.

— Просто сосредоточься на будущем. Помнишь, как мы представляли себя взрослыми? Ты сказал, что хочешь быть ниндзя, а я могу быть твоим помощником, но ты не разрешишь мне использовать самурайский меч, потому что считаешь меня слишком неуклюжей.

— Я больше не хочу быть ниндзя и не считаю тебя неуклюжей. Ты идеальна. Ты останешься со мной, верно? — его тон был серьезным.

— Да. Конечно, я останусь. Всегда, Джекс.

— Я не могу жить без тебя. Это такой отстой — жить с Лейлой в конце этой грязной дороги в полном одиночестве и больше не с кем поговорить. Ей становится хуже. Она перестала покупать еду. Я держусь на полуфабрикатах и хлопьях.

— Мне так жаль. Хотелось бы мне тебе помочь.

Он отвернулся, будто был слишком смущен, чтобы смотреть мне в глаза.

— Когда я думаю о тебе, о нас, о том, что мы пережили, будучи детьми, мне кажется, что я смотрю какое-то идиотское кино. Когда мы были только вдвоем, все было так хорошо.

Было видно, что слова давались ему трудно, но он старался казаться сильным. Бороться с эмоциями.

— Знаю… Для меня все так же.

— Теперь ты ушла, и все такое реальное и такое, черт возьми, неправильное. Она отвратительна. Лейла просто ужасна; она сошла с ума. Каждую ночь у нас дома новый парень, и я их слышу. Мне хочется просто сдохнуть каждый гребаный раз.

— Прошу тебя, не говори так. Переходи в мой дом. Там никого нет. Ты можешь там ночевать.

Он удивленно вскинул голову:

— Твой дом конфисковали, Эм. Городские власти его сносят.

— Что? А как же мои вещи? Моя одежда, мои книги, вещи моей матери?

— Всего этого уже нет.

В горле встал ком.

— А что же будет делать отец?

— Его посадят в тюрьму, а после неё, наверное, отправят в реабилитационный центр. Вот об этом я и говорю, Эм. Все меняется.

Моя грудь тяжело вздымалась.

— Мне уже надо ехать в библиотеку и встретиться с Софией.

— Хорошо. — Он взял меня за руку и потащил к грузовику. Но, прежде чем открыть пассажирскую дверь, прижал меня к ней и потерся носом о линию подбородка. Джексону было всего шестнадцать, но он был мужчиной: сильным, спортивным и мужественным.

— Я просто хочу запомнить твой вкус и запах.

Он крепко поцеловал меня, слегка прикусив губу. Боль была приятной.

Я остановила его и отклонилась, тяжело дыша.

— Не говори так. Тебе не нужно «запоминать». Мы скоро снова увидимся, так ведь?

Он отстранился, задыхаясь.

— Надеюсь.

— Так и будет.