Он скользит рукой по всему моему телу, по изгибу бедер, и, наконец, обхватывает мою челюсть. Его большой палец касается моего подбородка, линии нижней губы, и мои колени подкашиваются.

— Мне нравится, когда ты улыбаешься, — пробормотал он. — И смеешься. От этого мне тоже хочется улыбаться.

Я не знаю, что на это ответить. Он совсем не тот человек, каким его рисуют СМИ, и даже не тот, каким он был в прошлые выходные. Он сбивает меня с намеченной траектории, а я не привыкла к хаосу; мой мир слишком тонко сбалансирован.

— Итак, тебе двадцать пять, рост пять футов один дюйм8, есть брат, пятнадцать лет играла в хоккей, преподаешь физкультуру, любишь сарказм и дерзость… — он делает паузу, чтобы усмехнуться, когда я начинаю смеяться. — Что еще? Ты занималась каким-нибудь другим спортом?

Я отрицательно мотаю головой. У меня было довольно привилегированное детство: у моих родителей было достаточно денег, чтобы отдать нас во внеклассные занятия по нашему выбору. Мой отец до сих пор рассказывает людям, что я ходила на курсы актерского мастерства и поэтому стала такой драматичной, но на самом деле я все свободное время занималась спортом. Я преуспевала в любой физической активности, но хоккей был моим любимым видом спорта. Забавно, если учесть, что моя любовь к этому виду спорта началась с того, что в четыре года мой брат пристегнул ко мне огромную вратарскую экипировку и засунул меня в хоккейную сетку на нашей подъездной дорожке, где он продолжал выпускать в меня шайбу за шайбой, пока мама с криками не выбежала из дома.

— Софтбол, футбол, волейбол…

Меня перебивает смех, которым Картер заливается, запрокидывая голову назад, и я хмурюсь, когда он прижимается лбом к моему плечу.

— Волейбол, — он задыхается. — Ты играла в волейбол.

Мои брови сводятся.

— Волейбол — прекрасный вид спорта. Я тренирую команду девочек-старшеклассниц.

— Это потрясающе, — он опять плачет? — Так круто, Ол, — он двигается назад, вытирая глаза. Он снова, блять, плачет от смеха. — Наверное, я просто… — он бросает знающий взгляд. — Знаешь…

Я вырываюсь из его объятий, чтобы скрестить руки.

— Нет, я не знаю. Просвети меня.

Снова раздается смех, и все, на чем я могу сосредоточиться, это ямочки на его щеках, и то, как блестят его глаза. Он кладет руку на живот, и все его тело вибрирует, когда он безуспешно пытается взять себя в руки.

— Ты вообще достаешь до сетки? — задыхается он.

— О, просто умора, — я двумя руками отталкиваю от его крепкой груди, и он хватает мои запястья. — У меня сильные ноги. Прекрасно справляюсь, не переживай.

Он притягивает меня к себе, прикусив нижнюю губу. Его рука погружается в мои волосы в тот самый момент, когда мои пальцы обвиваются вокруг шелковистых локонов на его шее, и он хмыкает. — М-м-м. Маленькие мощные ножки.

— Ты невероятно раздражаешь, — я дрожу от восторга, дыхание перехватывает, когда его ладонь скользит по моему бедру.

Картер сжимает мою челюсть, его большой палец проводит по моей щеке, а его полузакрытый взгляд опускается к моим губам.

— И все же мне кажется, что я тебя завоевываю.

Мое дыхание сбивается.

— Ты мне не нравишься.

Его язык касается почти зажившей трещинки на нижней губе, мои глаза следят за этим движением. Его дыхание теплое, оно смешивается с моим, и на мгновение я пробую его на вкус. На мгновение я хочу большего.

— Может, я не нравлюсь тебе, но твоему телу точно да. То, как твои пальцы сейчас цепляются за мои волосы, говорит само за себя.

Мои глаза расширяются, когда я осознаю, насколько близко мы стоим, наши тела переплетены, его рот в дюйме от моего. Что еще хуже, мы все еще танцуем медленный танец под песню, которая давно закончилась, а вокруг люди танцуют под другую музыку.

— Ох, — мои руки падают с его плеч, с его волос, и я отшагиваю от него. — Ох.