Доверься мне - Бекка Мак

— А? — он вздыхает, проводя рукой по волосам. — Честно говоря, мужик, я понятия не имею. Она закрылась в себе. Ничего не хочет и почти не отвечает на мои сообщения, когда меня нет дома. Помнишь, она сказала, что не в настроении для твоей вечеринки? Когда я вернулся домой, она была пьяна в стельку, раздевалась где придется.

Блять.

— Ты говорил с ней об этом?

— Пытался. Она сказала, что я раздуваю из мухи слона, и ушла спать в свободную спальню. На следующее утро она ушла от разговора.

Не знаю, что ему ответить. У меня нулевой опыт серьезных отношений, это и так понятно. По сути, я трахался все свои 20+. Меня не заботило ничего, кроме резинки, которая должна была быть надета на член, прежде чем засунуть его в какое-нибудь горячее и влажное место. Мне нечего добавить. Наверное, мне лучше держать рот на замке, потому что если я что-нибудь скажу, то, скорее всего, это будет «бросай ее».

Поэтому вместо этого я говорю ему, что сочувствую.

Вот почему я не вступаю в отношения. Они сложные и запутанные, и кажется, что девяносто девять процентов времени люди в них несчастны, ревнуют, злятся или беспокоятся.

Кроме моих родителей. Я соглашусь на что-то вроде того, что было у них.

Потому что их любовь была чистой. Она не была уродливой, не увязла в бесконечных обидах или токсичности. Мама говорила нам, что сглаженные углы приходят со временем, что поначалу ничего не бывает идеальным, и даже если потом все кажется идеальным, это не так. Но для меня или любого стороннего наблюдателя? Все выглядело идеально.

До моего отъезда я наблюдал за тем, как отец кружил маму на кухне ежедневно. Я слушал их истории, их смех. Они сильно любили друг друга, и это чувствовалось. Я всегда ощущал это настолько же сильно, насколько видел.

Но последние семь лет моя мама живет с разбитым сердцем. Хотя, не думаю, что слово «живет» здесь подходит. Скорее, выживает. Она выживает, и делает это с трудом.

И это ужасно. Я не могу представить, как можно любить кого-то настолько сильно, а потом потерять его и не знать, как жить дальше. Я не хочу испытывать такую боль. Порой, я едва удерживаю маму на плаву.

Или пример Адама, одного из моих лучших друзей и самого доброго парня, которого я знаю. У него самое большое сердце, а он выглядит так, будто тоже потерял вторую половинку, хотя они с девушкой все еще вместе.

Так что, возможно, то, что Оливия ушла от меня, это к лучшему. Чувства уже есть, и они сильнее, чем я предполагал. Мне осталось только влюбиться или, черт возьми, что там еще бывает в отношениях, чтобы неизбежно стать таким же, как Адам, или, что еще хуже, как моя мама.

Я не хочу быть раздробленным, я хочу быть целым. И, возможно, быть целым в одиночку лучше.

Эта мысль отдает тревогой в животе, будто мое тело ее не принимает, говорит мне сопротивляться, но мой мозг не знает, что мы это умеем. К тому моменту, когда мы с ребятами возвращаемся в наш номер, чтобы поиграть в «Call of Duty» и готовиться ко сну, я не знаю, стал ли я ближе к тому, чтобы забыть Оливию, или каким-то образом сильнее влюбился в ту, которую не видел и не разговаривал с ней несколько дней.

— В последнее время ты прямо нападаешь на «Орео», а, приятель? — глаза Адама блестят, когда он смотрит, как я разрываю упаковку и запихиваю две печеньки в рот, одновременно с этим натягивая на себя треники.

Мы сегодня надрали задницу в Калгари. Моей заслуги в этом нет. Я заработал шесть штрафных минут, получил от тренера выволочку за то, что был дерьмовым лидером, и теперь, когда у меня есть пиво и тарелка начос, я планирую набить рот сахаром и развалиться на диване.

— Не могу остановиться, не хочу останавливаться, — бормочу я, разглядывая печенье. Сегодня в сливочной помадке. Я люблю разные, все вкусы хороши. Кроме морковного торта. Я люблю морковный торт, но в печенье? Нет, блять, спасибо.

— Он заедает свои чувства, — Гарретт похлопывает меня по животу. — Не так ли, здоровяк?