Прима - Мэгги Райан, Альта Хенсли

— Он не назвал бы это изнасилованием. Он считал меня своей собственностью, с которой он мог поступать по своему усмотрению. Он говорил мне, что я забываю, что я ему принадлежу, что я не имею права его бить или предъявлять требования. Николаю было все равно, что я сухая, как пустыня Мохаве, и что он делает мне больно. Все, что его волновало, — это напоминание о том, что он — великий Николай Козлов, главарь братвы. Он хотел показать мне, что никто не трахается с ним — он трахается с другими.

— Стоп. Не надо мне больше ничего рассказывать, — сказал Алексей.

Мне так хотелось, чтобы это было правдой, и все же я знала, что должна продолжить. Я открыла рану, и ее действительно нужно было очистить, иначе у меня никогда не будет шанса снова стать свободной. Покачав головой, я продолжила.

— Он был жесток, вбивался в меня с такой силой, что при каждом толчке я ударялась щекой о стену. Как только он выпустил в меня свою сперму, он развернул меня и заставил встать на колени у его ног. — Я слышала, как мой голос становился все слабее и слабее, когда я вспоминала каждый момент той ужасной ночи.

— Он приказал мне сосать его до тех пор, пока он не станет достаточно твердым, чтобы снова кончить. Он сказал мне, что мы еще не закончили. Я помню, как оглядывала комнату, как болела каждая клеточка моего тела, как я умоляла глазами кого-нибудь… кого-нибудь помочь мне, хотя я знала, что этого не избежать. Каждый человек в комнате, а их было не меньше дюжины, принадлежал этому человеку. Он был прав. Никто не трахался с главой русской мафии и не жил, чтобы рассказать об этом. Очевидно, я затянула с ответом, и он дал мне пощечину, а когда я открыла рот, чтобы закричать, засунул внутрь свой член.

— Соси, сука, — сказал он. И я… Я сделала это.

— Это называется изнасилование, Клара. Скажи это… он изнасиловал тебя.

Я подняла глаза на Алека, ожидая увидеть отвращение, но все, что я увидела — это его непоколебимый взгляд.

— Скажи это, Клара. Скажи, что он тебя изнасиловал.

— Он… он изнасиловал меня, — сказала я и, несмотря на то, что мои глаза наполнились слезами, сказала, — Он изнасиловал мой рот, как изнасиловал мою киску. А потом… потом он изнасиловал мою задницу. Когда он закончил, он прислонился ко мне и сказал, что каждый раз, когда я выхожу на сцену, я должна помнить, что я звезда только потому, что этот ублюдок позволил мне быть ею. Он сказал, что пока он доволен моим выступлением, он будет следить за тем, чтобы не было других, кто осмелился бы даже ступить в центр внимания.

— Наконец он освободил меня из ада, в который затащил. Он оставил меня в смятении. Я помню, как лежала на белом ковре на его белом мраморном полу и удивлялась, почему на меху появились красные пятна. Только когда я пошевелилась, я поняла, что это моя кровь. Я не знаю, сколько времени прошло, и никогда не узнаю, как я наконец нашла в себе силы подняться и потащиться в ванную, когда солнце начало заглядывать за горизонт.

— Я даже не узнала женщину, которая смотрела на меня из зеркала. Мое лицо было в синяках, губы разбиты и распухли. Когда я подняла руку, чтобы вытереть мазок крови из уголка рта, я чуть не закричала снова. Рука болела так, как никогда раньше, и я подумала, не сломал ли он ее на самом деле.

По щекам потекли слезы.

— О, Клара, детка, не плачь. Этот проклятый ублюдок не стоит твоих слез.

— Я… Я знаю, что это не должно было иметь значения, когда на моем теле не было ни одного сантиметра, который бы не болел, но я чувствовала, как меня захлестывает стыд. Он даже не потрудился раздеть меня. Вместо этого он рвал и рвал все, что попадалось ему на пути, в результате чего мое платье порвалось, а бретелька лифчика разорвалась на две части. Левая грудь была вырвана из чашечки, сосок пульсировал, и я помню, как закричала, когда он укусил меня, когда я умоляла его остановиться.