— Что… — я хочу спросить, что случилось. Она снова берет меня за руку, и я чувствую, как расслабляюсь от ее прикосновений. Я перевожу взгляд на Зака, который наблюдает за Райли со странным вниманием. Как долго я спал? Неужели я проснулся в «Сумеречной зоне»? Зак не любит никого, кроме Алиссы и Эллы. Большинство дней он едва терпит меня.

Я ищу ответы в его глазах. Обычно мне удается его понять, как и ему меня. Я снова пытаюсь спросить, что, черт возьми, произошло.

— Что… что? — в конце концов мне удается вымолвить одно слово. Это дерьмо чертовски раздражает. Я слышу, как усиливается писк мониторов. Я чувствую, как напрягаюсь. Я привык к этому чувству. Обычно я наслаждаюсь им, использую как отдушину, когда тренируюсь или сражаюсь. Но сейчас я не могу сделать ни того ни другого. Я не могу, бл*дь, пошевелиться.

— Брэй, в тебя стреляли. Ты помнишь? — спрашивает Зак.

В меня, бл*дь, стреляли? Какой мудак, бл*дь, в меня стрелял? Скоро он будет мертв, когда я смогу выбраться из этой постели. Я не помню, как в меня стреляли. Я помню, как летел домой с Гавайев. Я помню, как ночевал в доме Райли и проснулся от запахов приготовленного ее мамой завтрака. После этого я ничего не помню.

— Н… е… т, — отвечаю я.

— Тебя ранили в живот. Не рядом с твоей гребаной головой, заметь. Но ты пролежал в коме пятьдесят девять дней. Пятьдесят девять дней, мудак, — рычит Зак. Черт, я был в отключке пятьдесят девять дней? Неудивительно, что Райли рыдала, когда я пришел в себя. Неужели она была здесь все это время? Почему никто не присмотрел за ней? Не помог ей?

Мысль о том, что она изо дня в день сидела у моей кровати, одновременно и бесит меня, и делает меня чертовски счастливым, что она моя. Она самая преданная девушка, которую вы когда-либо встречали, и она, бл*дь, моя.

Глава двадцать третья

Райли

Сегодня он возвращается домой. Я действительно смогу забрать Брэя домой сегодня. Мне кажется, что я ждала этого дня целую вечность. Но ради Брэя я бы, наверное, ждала всю оставшуюся жизнь. Если мне придется всю жизнь прожить в больнице, чтобы быть с ним, пусть так, я сделаю это. Я не могу жить без него. Этот факт стал отвратительно очевидным.

Я была так близка к тому, чтобы потерять его. Я никогда не считала своих близких чем-то само собой разумеющимся. Я уже знала, что их могут отнять в одно мгновение. Именно поэтому я сначала так сильно отталкивала Брэя, не хотела с ним связываться. Я знала, что если позволю себе полюбить его, то буду любить чертовски сильно. Что также означало, что я буду разбита на куски, когда потеряю его.

Последние шесть недель были изнурительными, душераздирающими, эмоциональными американскими горками. Брэй проходил интенсивную физиотерапию, чтобы заново научиться всему. Было тяжело наблюдать, как он изо дня в день заставляет себя выполнять самые элементарные задачи — ходить, одеваться, есть. Но все это принесло свои плоды. Теперь он может ходить без посторонней помощи; это все еще медленный темп и временами неустойчивость, но он ходит. Его речь пришла в норму через две недели.

Первым полным предложением, которое он произнес, было признание в любви. После того как я выплакала все глаза, потому что, честно говоря, никогда не думала, что услышу эти слова снова, я сказала ему, как сильно я люблю его задницу, и попросила его жениться на мне. Я не получила той реакции, на которую рассчитывала.

— Я люблю тебя, — сказал Брэй полное предложение, без остановок, пауз или перерывов. Он просто одним махом признался мне в любви. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Я даже не пытаюсь остановить их, позволяя им пролиться. Брэй говорит мне, что любит меня.

— Я думала, что никогда больше не услышу эти слова.

Придя в себя, я говорю ему: