Обман сердца - Кристен Граната

— Не могу дождаться, когда почувствую твой член внутри себя. Я хочу, чтобы ты трахнул меня, когда вернешься.

— Как именно, Кэссиди? Хочешь, чтобы я был сверху, вдавливал тебя в матрас, сжимал запястья над головой, а ноги поднял на свои плечи? Или хочешь прокатиться на мне верхом и попрыгать на члене, чтобы я мог посмотреть, как двигаются эти красивые сиськи? — я надрачиваю себе быстрыми движениями, и одна только мысль о том, как вбиваюсь в тело Кэссиди, приближает к освобождению. — Или, может быть, хочешь, чтобы я трахнул тебя сзади, отшлепал эту сексуальную задницу, наблюдая, как киска заглатывает меня целиком, я прав?

— О боже, Трент. Все. Я хочу всего этого, — пальцы Кэссиди двигаются быстрее, колени раздвигаются. — Просто хочу этого с тобой.

Одержимость пронзает меня насквозь.

— Я дам тебе все, что захочешь, Кэссиди. Ты моя, и я собираюсь сделать так, чтобы тебе было хорошо. Всегда. Скажи это.

— Да, Трент. Твоя!

Кэссиди вскрикивает, а я опускаю руку с телефоном, чтобы мы могли кончить вместе. Наблюдаю, как оргазм прокатывается по телу, желая быть рядом, чтобы почувствовать ее, попробовать на вкус, услышать, как та тяжело дышит мне в ухо. Она вздыхает, расслабляясь, переворачивается на бок и снова направляет камеру на свое лицо.

Я ухмыляюсь.

— Мне нравится, как ты выглядишь после того, как кончаешь.

Растрепанные волосы, раскрасневшиеся щеки, довольная улыбка.

Пока она не дуется.

— Жаль, тебя здесь нет для объятий после оргазма.

— Я заглажу свою вину завтра, красавица.

Почему до завтра еще так далеко?

ГЛАВА 15

Трентон

Сердце бешено колотится в груди по непонятной причине, когда я прикладываю костяшки пальцев к двери Кэссиди.

Пятичасовая поездка из Бостона казалась вечностью, зная, что ждет меня дома.

Или, правильнее сказать, кто.

Но когда Кэссиди распахивает дверь, сердце замирает.

Она едва поднимает на меня покрасневшие глаза.

— Привет, Трент.

— Что случилось? — я врываюсь в квартиру и бросаю сумки, обхватывая ее лицо руками. — Что случилось, Кэсси? Почему ты плачешь?

Она шмыгает носом.

— Кэнди умерла.

Блять.

Я заключаю ее в медвежьи объятия.

— Кэсс, мне так жаль. Как это произошло?

Ее приглушенные слова вырываются из груди.

— Этим утром… Я не слышала ее… она не щебетала… Я нашла ее… на дне клетке… — Кэссиди делает большие паузы перед каждым словом, поскольку истерика накатывает снова и снова.

Печаль пронзает сердце как острый нож.

— Как думаешь, она была больна?

— Не знаю, — она обхватывает меня руками за талию и сжимает в кулаках рубашку. — Я ничего не заметила.

Я сжимаю ее крепче.

— Все в порядке, детка. У тебя есть я. Сейчас, прямо здесь. Выплесни все наружу.

Рыдания сотрясают ее тело, звук горя разрывает грудь. Она любила эту птицу, и пусть я не поклонник Кэнди, та была живым существом, а теперь ее нет.

Я поднимаю Кэссиди на руки, баюкаю, пока несу к дивану.

— Мне так жаль, моя милая девочка.

Кэсси утыкается лицом мне в шею, слезы скатываются по лицу.

— Она мне как лучший друг. Кэнди была такой хорошей слушательницей.

— И она мирилась с твоим ужасным пением.

Кэссиди икает, когда смеется, всхлипывая.

— Ей нравилось мое пение.

Я глажу ее по затылку, перебирая мягкие волосы. Грудь болит, когда я слышу, как она плачет; вижу ее такой расстроенной.

В этот момент меня осеняет: я сделаю все, чтобы Кэссиди была в безопасности и счастлива.

Она добрая, заботливая и невинная, и я ни перед чем не остановлюсь, чтобы убедиться: с ней ничего не случится. Защищу от чего угодно и от любого, кто попытается причинить ей боль.

Я больше никогда не хочу видеть, как она плачет.