Лучше, чем навсегда - Селеста Брайар

— Мой приятель, с которым я тогда был, Джошуа, — большой фанат НХЛ, и он активно следит за этим видом спорта. Этот ублюдок даже проделал весь путь до Калифорнии ради какого-то спонсируемого мероприятия. — В тоне отца сквозит самодовольство.

Боже мой. Джошуа. Со спонсорской вечеринки. Кусочки головоломки лежали прямо передо мной и ждали, когда я соберу их воедино.

— Я, черт возьми, не могу в это поверить.

— Я же тебе говорил.

Ярость ползет по моему позвоночнику, напряжение в плечах застывает с каждым шагом, который я делаю в его сторону.

— Боже, ты чертов мастер, ты знаешь это? Вместо того чтобы утешать свою дочь, тебе нужно тыкать меня этим в лицо. Ты всегда должен быть прав. Мне не стоило проделывать весь этот путь. Облегчение от осознания не стоило того, чтобы быть высмеянным тобой.

Его губы изгибаются, обнажая зубы в оскале.

— Ты не будешь так разговаривать со мной в моем собственном доме. Я делаю одолжение тебе и твоей матери, разрешая тебе остаться здесь.

С моих губ срывается сдавленный смешок.

— Что? Чувствуешь себя немного униженным, Майкл?

Это выводит его из себя. Отец шагает ко мне, прижимая меня спиной к стене, и раскидывает руки, чтобы обхватить меня с двух сторон. От его сильного одеколона у меня кружится голова, и когда его резкое дыхание обдает мое лицо, я сглатываю панику, заставляющую мое сердце биться о ребра.

Огонь в его голосе чуть выше пламени.

— Ты была лишь занозой в моей заднице на протяжении двадцати трех лет. Это должна была быть ты. Ты должна была покончить с собой той ночью. По крайней мере, Роден не стал бы со мной спорить.

Это должна была быть ты.

Шок — первое, что меня поражает. Потом горе. А потом гнев.

Тот самый гнев, который всегда принадлежал моему отцу, теперь принадлежит мне, и ни одна часть меня не хочет подавлять этого огнедышащего дракона. Я отталкиваю его назад с силой, достаточной для того, чтобы он потерял равновесие, а затем я смотрю на него сверху вниз.

— Ты думаешь, я не хотела быть на его месте? Думаешь, я бы не сделала ничего, чтобы вернуться в прошлое и изменить то, что случилось той ночью? Ты даже не плакал, когда он умер, или во время его похорон. Мне пришлось нести всю эту боль. В одиночку.

Я не узнаю свой голос. Я не узнаю себя.

— Мне надоело терпеть это дерьмо от тебя. Я больше не позволю тебе принимать участие в моей жизни. Я пыталась поддерживать общение ради мамы, но больше так не могу. Ты жалкое оправдание мужчины и еще более смехотворное оправдание отца. Мне надоело ненавидеть себя за то, что ты ненавидишь меня. Мне надоело винить себя за твои ошибки. Это ты подтолкнул Родена к самоубийству, — рычу я, и если бы не адреналин, я бы уже сходила с ума. Я никогда так не разговаривала с отцом. У меня никогда не хватало смелости.

Я ожидаю, что он набросится на меня, но он не набрасывается. Я заталкиваю его в дверной проем и провожаю взглядом его удаляющуюся фигуру. Он отступает назад, когда я хватаюсь за край двери.

— На твоих руках всегда будет кровь. И я надеюсь, что когда ты будешь на последнем издыхании, в одиночестве, желая сладкой смерти, ты поймешь, что оттолкнул от себя всех. Тебе чертовски повезло, что я совсем не похожа на тебя, иначе твоя кровь была бы на моих руках.

Я закрываю дверь, как только он освобождает мне пространство, и в ушах раздается гулкий стук пульса и сердцебиения.

Как только я слышу его шаги по коридору и вижу, как его тень исчезает из-под двери, я тащу себя к кровати, позволяя плотине за глазами прорваться. И тогда я плачу так сильно, как не плакала со дня смерти Родена.

* * *

Мама все утро тычет мне в лицо своей выпечкой. Думаю, в основном это пирожные «с извинениями», но вкус у них, тем не менее, восхитительный.

Отец ушел по делам, а я планирую уйти до его возвращения. Мне нужно было поговорить с мамой, чтобы он не присутствовал при нашем разговоре.