Смывая волной - Р. Болдт

Он протягивает мимо меня руку к ручке двери в подвал, и выражение его лица наполняется решимостью.

— Давай начнем.

Через тридцать с лишним часов я готовлюсь к посадке на небольшой частный самолет, который организовал для меня Святой.

Святой сделал все, как обещал, провел со мной краткий инструктаж по работе с более легкими пистолетами и после этого накормил меня. Затем он вручил мне толстую пачку денег, перевязанную резинкой, ключи от одного из своих автомобилей и указания по поводу небольшого частного воздушного судна.

Теперь, вооруженная несколькими пистолетами и ножами, спрятанными в легком черном жилете, который он мне подарил, я все еще в черной майке и брюках. Святой заставил меня пообещать захватить более прочную обувь, как только я приземлюсь, но не уверена, что хочу больше откладывать это.

Я легко иду к своей смерти. Босиком или в сапогах — разницы нет. Но на этот раз я покончу с этим. Чтобы лишить жизни Сергея и его придурков и не дать им подвергнуть Лиама еще большей опасности.

Навечно и всегда. Именно так долго папа обещал любить меня. Я жалею только о том, что он так и не познакомился с Лиамом, с человеком, который показал мне не любовь мальчика, переодетого в мужчину, а любовь настоящего мужчины.

Он бы понравился папе. Это я знаю с полной уверенностью.

Как только я спускаюсь на летное поле, я напрягаю позвоночник, пытаясь подготовиться к тому, что должно произойти.

Они оставили меня умирать, не ожидая, что я вернусь за ними. Может быть, память и стерлась на короткое время, но теперь она вернулась.

Как и жажда мести.

Глава 65

ЛИАМ

— Хождение взад-вперед, черт возьми, ни к чему хорошему не приведет. Если только тебе не нужна физическая нагрузка… — приподнимает бровь Святой, как будто проверяет, не прибавил ли я в весе. — М-м-м. Трудно сказать.

Отворачиваюсь от него и продолжаю вышагивать. Из меня сочится разочарование, и я запускаю пальцы в волосы, сжимая их и натягивая.

— Не могу поверить, что ты, блядь, позволил ей уйти.

Он испускает долгий, усталый вздох. Наверное, потому, что я говорил это уже не меньше дюжины раз.

У него дома.

По дороге в аэропорт.

Когда мы садились в самолет.

— Как ты мог просто, — я убираю руки с волос, сжимая пальцы в кулаки, — отпустить ее?

Святой барабанит пальцами по подлокотнику.

— Я же говорил тебе, что к ней вернулась память. Она хотела покончить с этим дерьмом и уберечь тебя.

Я смотрю на него так, словно он сошел с ума.

— И ты думал, что я не буду против?

Его глаза устремлены на меня.

— Отец этой женщины убил твою семью.

Он позволяет своим словам повиснуть между нами.

— Я был на их гребаных похоронах. И точно помню, как ты получил информацию о том, кто виновен в их смерти.

Наступает тишина, густая и приторная, с болезненными воспоминаниями, наступающими на пятки. Святой хлопает себя ладонью по центру груди.

— Я был там, когда ты поклялся отомстить убийце, — опускает брови Святой, меняя голос, становясь менее резким. — И я видел, как это дало тебе то, ради чего, блядь, стоит жить.

— Ты думаешь, я этого не помню?! — взрываюсь я, пригвоздив его стальным взглядом. Потом крепко сжимаю губы, раздувая ноздри, пытаясь успокоиться.

Мой голос стал менее громким, но я выдавливаю слова, крепко сжав челюсти.

— Юрченко был известен своим пристрастием к ножам и инсценировкой убийств как самоубийств.

Более того, он надрезал нужные точки на ладонях, чтобы их признали самоубийствами. Смерть от самопорезов, каждый раз попадая в важный орган.

То же самое говорили о моей семье. Что мой отец зарезал свою жену и дочь, прежде чем покончить с собой.

Эти болезненные воспоминания заглушают мой гнев на Святого, оставляя меня с осознанием того, что я облажался с Алекс. Что не признался, когда должен был.