Смывая волной - Р. Болдт

Кейдо предпочитает жить один, а не в монастыре с другими монахами. Когда я (вежливо) спросила его почему, он рассмеялся и сказал, что варит свое собственное пиво, а это значит, что он должен остаться один. Папа покачал головой и сказал, что Кейдо всегда был одиночкой. Он продает пиво в ближайший паб, а вырученные деньги жертвует местному буддийскому храму — храму Ват Най Хард — на его содержание.

Кейдо почти восемьдесят лет, но он в отличной форме. Монах рассказал мне, что его секрет заключается в беге по пляжу каждое утро и выпивании одной пинты пива каждый вечер.

В нашу последнюю ночь я с трудом заснула. Дело было не в том, что папа и Кейдо громко разговаривали, и не в том, что мой матрас был неудобным. Просто мне было грустно от того, что утром придется прощаться с Кейдо. Я сидела, подтянув колени к груди, и в какой-то момент поняла, что подслушиваю их тихий разговор в другой комнате.

Слова Кейдо навсегда остались со мной. Он сказал папе: «Жизнь, управляемая страхом, — это не та жизнь, которую стоит прожить».

Я все еще думаю об этом, даже сейчас. Это уже помогло мне несколько раз, когда я нервничала, пытаясь попробовать что-то новое.

Но то, как отреагировал папа, заставило мое сердце немного сжаться. «Это трудно, мой друг. Она — все для меня. Одна только мысль о том, что с ней может что-то случиться… сводит меня с ума».

Я всегда знала, что папа беспокоится обо мне. Что он делает все возможное, чтобы я была в безопасности. И, возможно, это глупо, потому что, хотя знаю, что он любит меня и говорит мне об этом, я не осознавала, насколько сильно он действительно заботится обо мне. Как боится, что со мной случится что-то плохое.

Думаю, что ангелы действительно существуют, и один из них послал папу ко мне в тот день? Если они знали, как сильно я нуждалась в отце, который действительно заботился бы обо мне и любил бы меня безоговорочно.

Если это так, то надеюсь, ангелы знают, как я им благодарна и что люблю своего папу больше всего на свете.

Глава 28

АЛЕКСАНДРА

Когда я сижу за столом в одиночестве, дом погружает меня в почти оглушительную тишину. Я затянула свой ужин дольше, чем положено, надеясь, что Лиам скоро вернется.

Словно заключенный в камере смертников, желающий насладиться каждым нюансом своей последней трапезы, я нарезала стейк из тунца с большей осторожностью, чем нужно, пока солнце быстро скрывалось за горизонтом.

Я не должна быть разочарована, особенно потому, что он мне ничего не должен. И он занимается благородным делом и заботится о своих пациентах.

Я рассеянно провожу пальцем по краю тарелки, и вид моей обнаженной руки служит мне отрезвляющим напоминанием.

Меня спасли, но у меня нет документов, обручального кольца или татуировок, которые можно было бы идентифицировать. Не было никаких заявлений о пропаже людей, подходящих под мое описание.

Никто не ищет меня. Никто не скучает по мне. И это откровение сковывает меня одновременно страхом и печалью — осознанием того, что я более одинока, чем предполагала.

Даже если я узнаю, кто я, что меня ждет? Что за жизнь была у меня раньше, если никто не заботится обо мне настолько, чтобы попытаться найти меня? Если никто не обеспокоен моим исчезновением?

«Страх — это откровение, Малыш. Он открывает истинную сущность человека. Когда ты позволяешь страху управлять тобой, ты отказываешься от контроля. В итоге ты передаешь эту власть другим источникам, будь то другой человек, группа людей или даже обстоятельства».

Из ниоткуда в моем сознании всплывает воспоминание о мягком, но твердом голосе, который произносит эти слова. Этот голос постоянно звучит в моих воспоминаниях. Он успокаивающий и заботливый, как голос отца.